мое сильно стучало. Мне казалось, сам дьявол смотрит на меня.

- Есаул Миронов, где твой револьвер? - вдруг требовательно произнес барон.

Я схватился за кобуру, она была пуста.

- Ну, теперь тебя можно расстрелять за потерю боевого ору­жия, - рассмеялся барон. - Возьми и будь бдительным, - он протя­нул мне мой револьвер.

- Настоящий гипнотизер-фокусник, - рассмеялся Судзуки.

- Я тоже ничего не заметил, а ведь я человек внимательный.

- Это мелочь, граф, - сказал барон, - разве такие фокусы быва­ют?

- Он посмотрел на толпу и сказал:

- Что-то меня волнует, какая-то сила.

- Потусторонняя? - спросил граф.

- Еще не знаю, - ответил барон, - кажется, в толпе я вижу подпоручика Гущина с некоей молодой дамой.

- Да, это подпоручик Гущин, - ответил я.

- Есаул, пригласите его вместе с дамой сюда, ко мне.

Я вышел из автомобиля и, протиснувшись сквозь толпу, подо­шел к Гущину. Он и молодая женщина не замечали меня, продолжа­ли аплодировать фокуснику.

- Володя! - позвал я. Гущин оглянулся.

- Ах, это ты, - обрадованно сказал он, - а это - Аня. Я уже говорил тебе о ней.

- Очень рада, - сказала молодая женщина, поигрывая кружев­ным зонтиком.

- Моя фамилия Белякова, у нас поместье под Росто­вом. Вы, оказывается, тоже из-под Ростова?

- Нет, - ответил я, - я не из-под Ростова. Господа, барон Ун­герн просит вас подойти к его автомобилю.

- Ах, Ростов, - сказала Белякова.

- Господа, как я рада встре­тить близкое мне общество. Мы с Володей вспоминаем Александ­ровский сад, сладкий запах акаций, темное небо над Доном, набере­жные с фонарями, нашу прошлую жизнь.

- Аня, - сказал Гущин, - барон просит нас представиться ему.

Мы подошли к автомобилю.

- Вы барон Унгерн фон Штернберг? - спросила Белякова.

- Да, я барон Унгерн, - ответил барон, пристально глядя на женщину.

- Я по матери - Остен-Сакен, у меня мама из Прибалтики.

Барон, ничего не отвечая, продолжал смотреть.

- Красивая девушка, - сказал Судзуки. - Когда я был молодым офицером, девушки значились у нас под иероглифом - потребность. Одна иена в три дня, - он засмеялся.

- Прошу, господа, полминуты внимания, - сказал барон и за­крыл глаза. Потом открыл глаза и произнес, указывая на молодую женщину:

- Повесить агента.

В одно мгновение женщина выхватила из сумочки револьвер. Унгерн выстрелил первым и попал ей в руку. Револьвер упал на землю, выстрелил и ранил Гущина в ногу. Конвойные казаки, ехав­шие за автомобилем, схватили женщину. Услышав выстрелы, ба­зарная толпа начала разбегаться.

- Мне жаль, мадам, - сказал Унгерн по-французски, - что вы свою красоту и свою смелость поместили не в лучшее дело, поста­вили не на пользу служения России.

- Сука! - крикнул Гущин, держась за окровавленную ногу. - Сука чекистская!

- Не кличи, - сказала женщина, - кричать будешь, когда то­пить вас будем в Селенге, если до того от сифилиса не подохнешь! И тебе, кровавый барон, не уйти от расплаты.

- Обыскать и повесить, - сказал барон.

- Где у нас ближайшая виселица, есаул?

- Возле штаба, - сказал я, - но она занята китайцем.

- Найти свободную виселицу и повесить! - повторил барон.

- Урядник, - обратился он к одному из конвойных казаков, - не найдешь свободную виселицу - повесь на дереве.

- Вы, барон, читаете на лицах, как в книге, - сказал Судзуки, когда женщину увели. - Как будто потусторонний мир подсказыва­ет вам ваши действия.

- Свидания с потусторонним миром меня давно увлекают, - сказал барон, - каждый, если он пожелает, может стать невидимым, раствориться в предметах, остановить бег крови, главное - поже­лать, но в этом-то и проблема. Такое желание возможно только у избранных.

- Может быть, потусторонние силы помогут нам спасти Рос­сию и мир от большевиков? - улыбнувшись, сказал Судзуки.

- Потусторонние силы и беспощадная расправа с теми, кто нам вредит, - серьезно и без улыбки сказал барон и, обратившись к все еще лежавшему на земле Гущину, сказал:

- Подпоручик, пусть это будет вам уроком. Вы, я слышал, большой дамский угодник. Есаул, помогите вашему другу забрать­ся в автомобиль, отвезем его в госпиталь. Если задета кость, и по вашей, подпоручик, глупости я лишился боевого офицера, то вам несдобровать, - и он помахал тростью.

Я помог Гущину забраться в автомобиль, и мы поехали.

- Где вы встретились со своей чекисткой? - спросил барон.

- В кафе, - сказал Гущин, держась за окровавленную ногу. - Она там выступала, пела и плясала.

- Я так и думал, - сказал барон, - кафешантаны и певички, оркестровые дамы - создания коварные и крайне опасные. Все эти дамы полусвета, впрочем, как и иные женщины, лишены нравствен­ных основ и рыцарских понятий. Современный мужчина слаб перед ними.

- Перед женщиной все мы слабы, - улыбнулся Судзуки, - даже самураи.

- Ко мне это не относится, - сказал барон, - к женщинам я никогда не проявлял особого интереса. Я никогда не обладал ме­щанскими взглядами. Ныне же все более нравственные правила и благородство исчезают в офицерской среде. И среда эта приобрета­ет мещанские взгляды на нравственность и порядочность. Но ста­ринные традиции воинской чести еще живы. Я постараюсь найти время для циркулярного письма о моральном поведении офицеров.

И, действительно, через какое-то время барон сам зачитал та­кое письмо перед строем дивизии.

- Штаб Азиатской кавалерийской дивизии, - читал барон, - получил сведения, указывающие на то, что во многих увеселитель­ных заведениях очень часто можно встретить господ офицеров в обществе дам, обращающих на себя внимание своим крикливым наря­дом, говорящим далеко не за их скромность. При выяснении этих лиц оказывается, что таковые именуют себя гражданскими женами того или иного офицера, а при более подробном обследовании их самоличности устанавливается, что их можно