- По этому поводу существует множество легенд, одна из ко­торых описана в романе Мора Йокаи “Башня на Даго”. Мой прадед родился 1744 году в Лифляндии, учился в Лейпцигском универси­тете, затем служил при дворе польского короля Станислава Понятовского. В 1781 году он купил у своего университетского товарища Карла Магнуса Штейнбока имение Гогенхейм на острове Даго. Барон опять замолчал, чему-то своему молча усмехаясь.

- И что ж далее, ваше превосходительство? - не утерпел я.

- Что далее?- усмехнулся барон.

- Процесс над моим прадедом Отто Рейнгольдом Людвигом Унгерном-Штернбергом, хозяи­ном Гогенхейма, стал уголовной сенсацией тогдашней Европы. Мой дед был настоящей находкой для романтиков. Превратился во мно­жество персонажей драм и поэм. Не исключено, что подобная судьба уготована и мне, Роберту Николаю Максимилиану Унгерну фон Штернбергу.

- В чем же было преступление вашего деда?

- Барон будто бы построил на скалистом берегу возле своего поместья высокую башню-маяк. В бурные ночи на башне зажигал­ся свет, звонил колокол. Заблудившиеся суда шли на этот сигнал и разбивались о скалы, и груз становился добычей барона. Спасших­ся моряков убивали. Так продолжалось, пока моего прадеда не выдал гувернер его сына. Он донес властям. Не правда ли, замечатель­ная демоническая история? - барон засмеялся.

- По моему, ужасная история, - сказал я. - Превратить маяк в орудие убийства и грабежа.

- Но есть и другая версия. Есть предположение, что мой пра­дед был осужден несправедливо. Он лишь вылавливал грузы с по­терпевших крушение кораблей, и причиной его ссылки в Забайка­лье была ссора с эстляндским генерал-губернатором. Мой прадед был человек прекрасного воспитания, необыкновенно начитанный и образованный. Он был бесстрашным моряком, знающим, трудо­любивым земледельцем, хорошим отцом, он был строг как к себе, так и к окружающим. Однако справедлив и проявлял заботу о своих людях. Кроме того, он построил церковь. Местная знать не могла по достоинству оценить незаурядную личность барона и ненавидела его. Со мной происходит нечто подобное. Я - рыцарь среди черни. Мои идеалы - идеалы рыцарства: храбрость, щедрость, стремление заботиться о подчиненных. Справедливость, соотносящаяся с ры­царскими понятиями эстетики.

Барон тронул коня, я поехал следом. Меж тем, как это часто случалось в Монголии, внезапно усилившийся ветер затянул небо тучами. Потемнело. Вскоре мы ехали уже в сплошной темноте, слов­но опустился черный занавес. Вдруг барон пустил лошадь карье­ром, я вынужден был тотчас перейти на галоп. Из-под лошадиных копыт послышался болотистый плеск и чавканье.

- Ваше превосходительство, я потерял тропу, - крикнул я.

- Скачите за мной, - послышался из темноты голос барона. Но я почувствовал, что лошадь моя проваливается в болоти­стую жижу. Где-то рядом угрожающе шумели камыши.

- Ваше превосходительство, я тону!

- Ведь сказано было ехать за мной, - послышался яростный голос барона.

- Не могу, ваше превосходительство.

- Дайте мне ваш конский повод, - сказал барон, появившись из темноты.

Он схватил конский повод.

- Слезайте!

Я слез и тотчас провалился по колени в воду.

- Идите за мной по кочкам.

Тяжело дыша, барон выволок на тропу мою лошадь, потом по­дал мне руку. Вскоре и я оказался на тропе.

- Я ведь приказывал вам ехать за мной, - сказал барон и вдруг с размаху больно ударил меня тростью по плечу.

- Этой тростью, - помахал тростью барон, - я буду наказывать вас всякий раз за вашу глупость.

Далее мы поехали шагом. Долго молчали.

- Впрочем, - сказал барон, - за разговором мы действительно сбились с пути, подождите.

Он остановился и начал жадно втяги­ вать в себя воздух.

- Туда, - сказал он, - оттуда пахнет дымом. Уже рассветает, скоро в дивизии подъем. Поспешим, я хочу послать вас лазутчиком в Ургу вместе с подпоручиком Гущиным, который вла­деет китайским языком. Гущин ваш друг?

- Да, мой друг.

- Трудно найти людей, которым можно доверять, - сказал ба­рон по-французски.

- Прежде чем я начну двигаться против боль­шевиков в Забайкалье, мне надо изгнать китайцев из Урги. Дина­стия Циней в Китае пала, но республиканцы не смирились с утратой Монголии, которую считают своей северной провинцией. В Монго­лии правит Богдо Гэген Джебзун Дамба Хутухт. Мне необходимы сведения о китайцах в Урге и вообще знать обстановку. Вы с Гущи­ным пойдете переодетыми купцами. Я уже и прежде посылал лазут­чиков из монголов или из моей китайской сотни, но теперь я хочу проверить эти сведения особенно доверенными людьми. Пора дей­ствовать, - снова сказал по-французски.

- Я обещал монгольским князьям освободить независимую Монголию от Китая и укрепить на троне Богдо Гэгена, живого будду. Такой правитель, непременно связанный с потусторонними силами, кажется мне единственно воз­можным вождем.

8. Сцена

Правитель Монголии, живой будда Шибсан Дамба Худдахт Богдо Гэген, был сравнительно молодой человек, довольно толстый, заплывшее лицо которого обнаруживало любителя кутежей. Пере­бирая черные буддистские четки, он сидел, слегка опустив голову, глядя исподлобья на своих министров.

- Красный вал Запада неудержимо катится к границам Халхи, - сказал Богдо.

- Перед нами, правителями Халхи, выбор из трех вариантов: или подчинение Пекину и мир в обмен на независимость, или Семенов, за которым стоят японцы и война с Китаем, или боль­шевики и полнейшая неизвестность. Скажи ты, мой министр ино­странных дел Цэрен-доржи-тервен-торсы.

- Слава китайского императора Юань Ши Кая осеняет горы пяти континентов,- сказал Цэрен-Доржи.

- Урге нельзя жить без Пекина, столицы степной Азии.

- Теперь скажи ты, Доржи Цэрин, мой военный министр.

- Ваше первосвященство, - сказал Доржи Цэрин, - тысячи ки­тайских переселенцев из охваченных неурожаем внутренних рай­онов Китая двинутся к нам в Монголию. Китайские купцы и ростов­щики вновь извлекут на свет старые долговые расписки.

- Налоги есть благородное средство в поддержку государств, - сказал Дайсун Далама, придворный монах.

- Нельзя доверять ни Семенову, ни большевикам. Те и другие - русские, а над нами дол­жно сиять желтое солнце религии.

Богдо Гэген поднялся со своего сидения и подошел к окну лет­него дворца. Летний дворец стоял на самом берегу реки Толы.

- Вот две