видеть выступающи­ми на подмостках кафешантанов в качестве шансоньеток или музы­кантш. Интимная близость этих шансоньеток к господам офицерам ставит их в отличные условия по свободному проникновению в за­претные для невоенных районы, так как, бывая в квартирах господ офицеров, они пользуются не менее свободным доступом ко всему, что находится в их квартирах, также и к секретному. А если к этому прибавить состояние опьянения и связанную с этим болтливость, то становится ясно, что лучшим условием для разведки являются выше изложенные обстоятельства. А самым удобным контингентом для разведывательных целей - шансоньетки, женщины легкого поведе­ния и прочие подобные особы. Причем, в каждой из них есть и та опасность, что в силу своих личных качеств, например, красоты, ка­ждая из них может взять верх над мужчиной, а последний, попав под влияние женщины, делается послушным в ее руках орудием при осу­ществлении ею преступных целей, включительно до шпионства.

13. Сцена

В тот день я собирался навестить в госпитале Гущина и нес ему в подарок бутылку шампанского. Неожиданно ко мне подошел Сипайлов и спросил:

- Как твой друг, подпоручик Гущин, поправляется?

- Поправляется, - ответил я, стараясь быстрей пройти мимо.

- Пожелай ему скорого выздоровления, - ухмыльнулся Си­пайлов, - возьми от меня в подарок пирог. Хотел послать с орди­нарцем, но поскольку ты идешь, передам с тобой, - и, взяв у орди­нарца пирог, отдал мне.

- Скажи, от известного душителя Монголии и Забайкалья, - захихикал Сипайлов.

Взяв пакет с пирогом, я поспешил уйти.

14. Сцена

В госпитале я застал Гущина не в постели. Опираясь на косты­ли, он прогуливался по коридору. Мы обнялись.

- Поправляется ваш друг, - сказал мне доктор, - слава Богу, кость не задета. А как вы, есаул?

- Живу, - ответил я неопределенно, - уже привык, и порошки ваши помогли.

- Вот видите, - сказал доктор, - драму человеческой жизни можно выдержать, если знаешь, во имя чего. Желаю вам наилучше­го, господа.

И доктор пошел по своим надобностям. Войдя в палату и сев на стул у койки Гущина, я откупорил бутылку шампанского.

- Ах, и пирог, - обрадовался Гущин, - мой любимый, со сливо­вым повидлом.

- Это, Володя, к сожалению, не от меня. Ты удивишься от кого.

- От кого же?

- От Сипайлова.

- От Сипайлова? Немедленно отправить в помойное ведро, - Гущин схватил пирог и выбросил его в помойку.

- Подарки, особен­но подобные, от этого человека лучше не принимать. Знаешь, зага­дочная смерть некоторых приписывается этому монстру.

- Ты думаешь, он хотел тебя отравить? Это уже слишком.

- Не знаю, - сказал Гущин, - во всяком случае, это темная личность, у него темные отношения с японцами. С тем же генера­лом Судзуки. У него странные психопатологические отношения с бароном. Нередко барон избивает его, не стесняясь присутствую­щих солдат, офицеров и даже жителей. Но при этом держит сифи­литика при себе. Этого душителя в прямом, не в переносном смыс­ле слова.

- Барон, безусловно, презирает Сипайлова, - сказал я, - но ну­ждается в нем, как всякий отягощенный грехами человек нуждается в себе подобном, но несравненно худшем. Я уверен, что многие казни и преступления задуманы такими, как Сипайлов. Возможно, Сипайлов, вообще, глаз японца при бароне. В его обязанности вхо­дит следить, чтобы никто не оказал излишнего влияния на непред­сказуемого барона. Изображая рабскую зависимость от барона, Си­пайлов ведет самостоятельную политику. Этот Сипайлов прежде служил в контрразведке у Семенова, хозяйничал в застенках смерти и заслужил такую всеобщую ненавиисть, что, по слухам, Семенов отдал приказ убить его. Но Сипайлову удалось бежать из Читы, и с тех пор он при бароне.

- Гнусный, грязный монстр, - сказал Гущин, - будь он про­клят, к черту его, в преисподнюю, где ему рано или поздно предсто­ит коротать вечность. Давай-ка выпьем, - он достал из тумбочки бокалы.

- На этот раз настоящие бокалы. Купил у китайцев. Давай выпьем за женскую красоту.

- Опять женщины, - усмехнулся я.

- Знаешь, барон восполь­зовался случаем с твоей шпионкой, целый трактат прочитал перед строем о женских соблазнах.

- Ах, что, барон с его женоненавистничеством, - сказал Гу­щин, - что понимает он в женской красоте и любви? Сегодня я пол­ ночи читал Лермонтова.

- Не можешь забыть чекистку? - сказал я.

- Какая уж чекистка? - сказал Гущин. - Я ее ненавижу. Коне­чно, первое время страдал и мучился по поводу такого гнусного об­мана.

- Об этом как раз и писал барон в своем циркуляре, - сказал я, - может, иногда есть смысл прислушаться и к словам барона.

- Да, конечно, надо быть осторожным в своем выборе, - сказал Гущин, - я согласен.

- На этот раз опять влюблен?

- Не то слово, спать не могу.

- Кто же она? Где ты ее встретил?

- Вчера в синематографе. Я ходил в синематограф и сегодня хочу пойти. Вчера была забавная комедия, а сегодня “Гамлет” с Астой Нильсон в главной роли. Этот фильм теперь очень популярен в синематографах Забайкалья и Дальнего Востока. Аста Нильсон в роли Гамлета. Вера обещала прийти, точнее, она с мужем.

- Оказывается, она замужем?

- Да, муж ее очень милый человек. Фамилия его Голубев. В старое время при покойном императоре занимал высокую должность в министерстве иностранных дел. А Вера Аркадьевна окончила Смольный институт, аристократка, красавица из лучших петербург­ских салонов. И вдруг встретить ее здесь, в монгольской глуши! Ты, Коля, убедишься сам, какая это красавица! Ты ведь пойдешь со мной в синематограф?

- Пойду, любопытно, и “Гамлет” - моя любимая трагедия. Но ты уверен, она будет?

- Будет, - сказал Гущин, - Вера Аркадьевна обещала. Да и какие еще развлечения в монгольской глуши, кроме синема? Но до чего обворожительна! - все не мог успокоиться Гущин.

- Прекрас­нейшее из женских лиц, которые я когда-либо встречал. Длинные ресницы, ясный взгляд голубых глаз, волнистые белокурые волосы. Если приглядеться, черты ее лица не совсем правильны, но русско­му лицу и не обязательно быть во всем правильным,