родной брат его отца, Афанасий Васильевич Маркович, с женой Марией Александровной (Марко Вовчок) и сыном Богдасем. Услышав то, как будущий автор воспоминаний в разговоре с Богдасем сказал: «Вон мужики едут, они украли лес и везут домой», Афанасий Васильевич довольно бурно отреагировал: «Мужики?! Кто тебя учил? Какие мужики? Такого слова нет, забудь его! Словом „мужик» люди ругаются. Не мужик, а крестьянин, селянин, земледелец, гречкосей. Помни и никогда не говори „мужики «– это ругательство, а ругаться грех».

С тех пор автор слово «мужик» употреблял исключительно как ругательство.

Так что, как говорится, стерпится – слюбится. Ведь не так важно, каким именем будут звать крепостного – «посполитый», «крестьянин» или «мужик». Главное, что в 1861 году освобождали их наравне со всеми.

* * *

Бывают ситуации, когда стороны не могут договориться о терминологии, но при этом согласны по сути. Одно и то же дело, в данном случае – закрепощение неслужилых сельских соседей, можно сделать грубо со стойким амбрэ работорговли или тихо и тактично, как бы по-семейному. Мужицкие жизни имеют значение! Вот так и предлагали поступить государыне просвещенные паны Григорий Полетика и Василий Капнист, ставшие, замечу, одними из главных выгодоприобретателей екатерининских реформ.

Казус Капниста

В украинской историографии существует представление о том, что украинцы всегда стремились, выражаясь ленинской формулой, к «самоопределению вплоть до отделения» от России. Непрерывность национальной борьбы, ее нарастание стало обязательным постулатом культивируемой версии национальной памяти.

Якобы еще Богдан Хмельницкий осознал ошибочность сделанного в Переяславе выбора и хотел отыграть ситуацию «геть вид Москвы». Эту задумку реализовывали уже его преемники – гетман Выговский и сын Юрий Хмельницкий. С тех пор практически каждое поколение казаков и крестьян рождало борцов за независимость Украины. Самым известным из них был, конечно, Мазепа, но даже брат фаворита государыни Кирилл Разумовский тоже иногда красуется в этих «святцах»: возродил гетманство и стремился добиться его максимальной автономии. И лишь репрессии императрицы Екатерины II раздавили и эти стремленья, и украинские политические институты.

Украинское национальное движение активно проявило себя уже в следующем, XIX столетии, начиная с некоего полумифического «Малороссийского тайного общества» времён декабристов, и затем уже в деятельности таких фигур, как Костомаров, Шевченко, Кулиш, Грушевский и т. д., вплоть до самого Петра Порошенко.

Однако в этой стройной концепции зияет пробел. На рубеже XVIII и XIX вв., в эпоху сотрясавших Европу Наполеоновских войн, разглядеть организационные формы украинского национального движения даже самым тщательным канадским исследователям было крайне сложно. Сложно – но для строителей национальной идеи нет ничего невозможного.

Капнист

Летом 1812 года по южнорусским губерниям пошёл слух: поляки поднялись против царя Александра, и Василий Капнист казаков поднимает на Полтавщине в помощь Бонапарту. Разговоры эти, на уровне Явдохи Поликарповны с Горпиной Кирилловной, вскоре затихли, но, как говорится, осадочек остался.

И он аукнулся много лет спустя в докладе проживавшего во Львове польского историка, будущего ректора местного университета Владислава Дембинского. Тот 7 декабря 1895 года сообщил, что в Прусском государственном секретном архиве в Берлине он раскопал документы про связи украинских автономистов с правительством короля Фридриха-Вильгельма II.

Там находилось анонимное письмо с просьбой о встрече с кабинет-министром Герцбергом. Министр принял автора этого письма 24 апреля 1791 года. Посетитель спрашивал, готова ли Пруссия принять Малороссию под свою корону в случае войны с Россией. Он также сказал о том, что недавние запорожские казаки готовы в этом помочь прусскому правительству. Герцберг доложил об этом королю.

Пан Дембинский допустил, что этим самым анонимом был Василий Васильевич Капнист, полтавский помещик и известный русский литератор. Доклад Дембинского вызвал отклик у историка Михаила Грушевского, который сделал на эту тему реферат, то есть вольный сокращенный перевод с польского языка. Позднее к этой теме возвращались и основатель украинского нацизма Дмитрий Донцов, и назначенный гитлеровцами бургомистр Киева, а затем профессор Гарвардского университета Александр Оглоблин. Последний, правда, склонялся к тому, что речь идёт не о Василии Капнисте, а об одном из его братьев.

А уж после провозглашения украинской независимости попытки превратить статского советника Василия Васильевича Капниста в большого украинского патриота не прекращаются. Во всех украинских энциклопедиях он фигурирует как «украинский поэт и драматург, борец за свободу украинского народа». Что же из этого всего – правда, а что – натяжки выдумщиков от истории?

Правда лишь в том, что жил на Полтавщине дворянин Василий Васильевич Капнист. Он родился 23 февраля 1758 года. Отец, полковник Миргородского полка и сын греческого беженца с острова Закинф, Василий Петрович Капнист своего шестого сына не увидел – погиб в битве с пруссаками под Гросс-Егерсдорфом еще до рождения последыша.

Василий-младший учился в Петербурге, служил в гвардейских полках, где и подружился с литераторами Львовым, Державиным и Хемницером. Первым произведением поэта Капниста, появившимся в печати, была ода, написанная на французском языке в 1774 году, но опубликованная в 1775-м ода по случаю победы над Турцией и заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора.

И где же тут Украина? И где она в его знаменитых сатирах? Да, мамаша его не любила невестку – привезённую с севера, родную сестру жён Державина и Львова. По словам дочери пиита, Софии Скалой, «свекровь не любила её потому единственно, что она была русская, и не называла её иначе, как «московка». Узнала же цену ей и полюбила её только тогда, когда, оставшись одна в деревне и будучи разбита параличом, жила, можно сказать, только заботами её и неусыпным попечением, которая ни на минуту не оставляла её до смерти».

Впервые местная тема появилась в творчестве Капниста в 1783 году. В связи с закрепощением малороссийского крестьянства он пишет «Оду на рабство».

Под игом тяжкия державы

Потоками льют пот кровавый

И зляе смерти жизнь влекут;

Насилия властей страшатся;

Потупя взор, должны стенать;

Подняв главу, воззреть боятся

На жезл, готовый их карать.

В веригах рабства унывают,

Низвергнуть ига не дерзают,

Обременяющего их,

От страха казни цепенеют

И мыслию насилу смеют

Роптать против оков своих.

И где тут призыв к бунту?

Верноподданно обращаясь к государыне, Василий Васильевич надеется на пересмотр высочайшего решения.

Дашь зреть нам то златое время,

Когда спасительной рукой

Вериг постыдно сложишь бремя

С отчизны моея драгой.

Тогда – о лестно упованье! —

Прервется в тех краях стенанье,