Где в первый раз узрел я свет.

Там, вместо воплей и стенаний,

Раздастся шум рукоплесканий

И с счастьем вольность процветет.

Служил Капнист и уездным, и губернским предводителем дворянства, насаждал на Полтавщине шелководство… И владел крепостными.

А еще он невольно принял участие в исторической фальсификации – перевёл на русский язык поэму Оссиана «Картон». Откуда ему было знать, что под маской древнего кельтского барда скрывался современный ему шотландский литературный жулик Макферсон. Даже сам Наполеон Бонапарт повёлся на эту подделку. Но таков уж был дух начинающейся в Европе эпохи национального романтизма – если славного исторического и культурного прошлого у твоего народа нет, его всегда можно придумать.

В 1787 В. В. Капнист вместе с группой соседей-помещиков подготовил проект восстановления казачьих формирований в Малороссии для участия в новой войне с турками («Положение, на каком может быть набрано и содержано войско желающих Козаков»), который, несмотря на поддержку П. Румянцева-Задунайского и Г. Потемкина, был отклонён государыней. Августейшая логика была проста: до границы от этих мест теперь далеко, а казаки в глубинных губерниях селиться не должны.

Лишь в 1812 году это положение было частично осуществлено при формировании народного ополчения.

Что же касается обращения к прусскому двору, то у современного читателя возникает вопрос: как провинциальные дворяне могли попасть на приём к министру в Берлине? Могли запросто, ибо в те времена было модно состоять в масонских ложах и в России, и в Пруссии. Статус «вольного каменщика» давал возможность встречаться без волокиты со своими собратьями в любой европейской стране. Таким образом, высокопоставленные масоны были вынуждены читать и выслушивать любой бред от своих «братьев по ложе». Выслушал министр Герцберг, доложил своему королю. Тот, естественно, оставил без последствий блажь скучающих полтавских помещиков.

Ни в одном документе, опубликованном Дембинским, ни одна фамилия обращавшихся не была упомянута, и версия насчет Капниста и его братьев никак и ничем не подтверждается. Даже нет внятных упоминаний о том, что кто-то из них в ту пору находился в Берлине. А история, как известно, наука точная и требует документальных подтверждений. И где они? Налицо лишь упоминание об анониме.

Исследователь творчества Капниста Д. С. Бабкин писал: «По письмам Капниста видно, что он, так же как и брат его Петр Васильевич, никуда не уезжал в указанные годы из России… Что касается В.В. Капниста, то он вообще никогда не выезжал из России… Из писем Капниста за 1791 год следует, что брат его Петр Васильевич был все время дома».

И на роль собеседника Герцберга пытаются назначить ещё одного брата – Николая.

Что же касается войны 1812 года, то В. Капнист занимал однозначно патриотическую позицию и желал победы российскому воинству. И доказательство этому – не только участие его вместе с И. Котляревским в формировании ополчения, но и ода «Видение плачущего над Москвою россиянина 1812 года октября 28 дня». Там, в частности, мы можем прочитать:

Теперь, несчастьем наученны,

Отвергнем иноземный яд,

Да злы беседы отравленны

Благих обычаев не тлят;

И на стезю склонься праву,

Лишь в доблести прямую славу,

Существенну поставим честь!

Престанем чуждым ослепленьям,

Развратам и предубежденьям

Подобострастно дани несть.

Отечество ждет нашей дани;

Притоптаны, врагом поля;

Прострем к убогой братьи длани,

Избыток с нею наш деля;

Взнесем верхи церквей сожженных,

Да алтарей опустошенных

С весной не порастит трава;

Пожаров след да истребится,

И, аки Феникс, возродится

Из пепла своего Москва!

Даже сам коллаборационист Оглоблин признаёт: «Известно также, что В. Капнист, как, впрочем, подавляющее большинство левобережно-украинского дворянства, враждебно отнесся к вторжению Наполеона в Россию 1812 года. Украинское шляхетство, и в частности Капнист, наученный горьким опытом 1791 года, хорошо понимали, что Наполеон начал войну против России не в интересах освобождения Украины (и других народов), а к тому же политика Наполеона в отношении Польши отнюдь не могла быть по душе украинским патриотам». (О. Оглоблин. Люди Старої України, Мюнхен, 1959, стр. 101–107).

Однако откуда же появились слухи среди «старосветских помещиков»? Брат Василия Васильевича Николай с симпатией высказывался о Бонапарте. Но вот когда? Нет ни одного доказательства, что это было в 1812 году.

Что же касается некого «Малороссийского тайного общества», то следов его так никому отыскать не удалось. Был общероссийский «Союз благоденствия», где состояли и сыновья Василия Васильевича – Семен и Алексей. Более того, Семен Васильевич был женат на сестре казненного Муравьева-Апостола. Но ко времени восстания они свою деятельность свернули и обвинены не были.

Вот так из благонамеренного помещика, статского советника Капниста украинствующая публика лепит автономиста и чуть ли не изменника. Автор знаменитой в своё время комедии «Ябеда» и помыслить не мог, что когда-то его сделают тем, кем он не был.

«Малороссийский Вергилий» и «свинья в ермолке»

9 сентября 1769 года в Полтаве родился Иван Петрович Котляревский – малороссийский пиит, русский боевой офицер и губернский попечитель богоугодных заведений. Благодаря ему российская общественность впервые услышала живой голос Полтавщины и уверовала в чарующий миф об этом благословенном, ни на что не похожем крае. Что же это за миф?

Это самоощущение земли обильной, дающей всей России гигантов и просто особенных служилых людей, которые с лёгкой руки Гоголя стали именоваться старосветскими помещиками. Позднее из них выйдут министр Дмитрий Трощинский, канцлер Виктор Кочубей и фельдмаршал Иван Паскевич. В годы, когда родился и рос Котляревский, происходило создание круга этих уникальных людей.

Котляревский

Их предки были казачьей старшиной – служилыми людьми, защищавшими южные рубежи империи от татарских набегов и шедшими по первому зову из Москвы и Петербурга в военные походы. В каждом полку сформировалось несколько семей, которые из поколения в поколение составляли местное самоуправление и руководили менее удачливыми казаками. Однако в екатерининские времена их роль поменялась, границы уходили далеко на юг, и эти люди были вынуждены доказывать свое дворянство.

Семейству Котляревских, в отличие от более богатых и успешных соседей, доказывать собственное благородное происхождение пришлось труднее. Ведь дед писателя Иван не был ни сотником, ни полковым писарем, а состоял дьячком в Свято-Успенском соборе Полтавы. У него было два сына – священник Яков и канцелярист в полтавском городовом магистрате Петр. Первый оказался приписан к духовному сословию.

Лишь внук Якова, героический «генерал-ракета» и покоритель Кавказа Петр