– Не обижай больше Абигаэл, если не хочешь ссоры со мной, – резко возразил Наго. – А молитвы… Со временем она забудет свой Запад и своих богов. Возможно, насмотревшись на здешние чудеса, и вовсе поверит во что-то другое. Разве можно уничтожить веру силой? Только еще больше укрепить.

– Пожалуй, я зря ругал твоего монаха с его учением, – проворчал Онтонг. – Оно чудное, конечно, но хотя бы не наносит вреда, разве что тем, кто его исповедует. Надеюсь, твой дух не настолько податлив, чтобы на сей раз ты принял веру людей Запада.

Наго рассмеялся. Хотя он понимал, что от поклонения людей зависит благополучие богов, и бог удачи Раджа Онтонг не исключение, ревность друга веселила его. Как будто мало людей на свете и не плодятся они тем быстрее, чем сытнее живется. Молитв и подношений хватит на всех, к чему из-за них ссориться?

– Нет, мой друг. Богов я знаю столько, что одной жизни не хватит, реши я поклоняться каждому из вас. А если помнить, что миров столько, сколько песчинок на дне океана…

– Довольно, – перебил Онтонг. – От этих твоих рассуждений у меня начинает кружиться голова. Даже если миров и вправду бесконечное множество, какое мне до них дело? Мы живем здесь, в этих трех мирах, и должны заботиться об их процветании.

– Пока я вижу, что ты заботишься лишь о процветании Раджи Онтонга, – заметил Наго.

– Верно. Не станет меня – кто будет отвечать за удачу?

Долго еще они спорили, пока небо не затянули тучи, а запах влаги в воздухе не возвестил о приближении ливня. Онтонг так и не добился от Наго своего и затаил обиду. Он не испытывал к людям ненависти, как, впрочем, и особой любви, но по-прежнему полагал, что Абигаэл здесь не место. Мало того, что человек, еще и пришлая, чужачка. Согласившись для вида с Наго, Онтонг задумал при случае непременно проучить ее. Зла девочке он не желал, но подшутить над ней считал теперь делом чести.

Надвигался шторм. Люди бросили свои обычные занятия и готовились встречать его. На каждой лепа-лепа собрались все ее обитатели, никто не плавал в море. Суетились, пряча свои пожитки, чтобы ничего не оставалось на палубе, где сильная волна могла смыть за борт. Женщины запирали в клети кур и кошек, и те квохтали, мяукали, недовольные пленом. Вот уже лодки были подняты и накрепко привязаны, детей загнали внутрь, в жилища, откуда они то и дело выглядывали, с любопытством наблюдая за всей этой кутерьмой. Матери прикрикивали на них, пугая Рату Роро Кидул, красивой королевой с юга, что придет со штормом и заберет самых любопытных в свое морское войско, но слабо помогали их угрозы: сорванцы лишь еще сильнее стремились выбраться из укрытия, чтобы увидеть легендарную королеву первыми.

Ветер крепчал, поднимая волны, воздух наполнился солеными брызгами. Мужчины украдкой поворачивались в сторону надвигавшегося ненастья и приспускали саронги, чтобы, увидев столь непристойное зрелище, буря устыдилась и повернула в сторону. Возможно, в самом деле им удалось смутить бурю: она проходила мимо, лишь краем задев, но море штормило, и нелегко пришлось людям в борьбе со стихией.

Лодки дрейфовали со спущенным парусом, выбросив плавучие якоря, не выбирая курса, только держась по волне. Умелые моряки, мужчины секахи предпочитали не спорить со штормом, позволяя ему нести лодку в направлении волн и ветра, ведь для оранг-лаутов море было домом, поэтому невозможно было сбить их с пути. Если унесет слишком далеко от привычных вод, они смогут вернуться потом, когда буря утихнет.

Хиджу, еще не успевшего полностью оправиться от затянувшейся болезни, шторм мучил больше, чем остальных. Неровный ход лепа-лепа, то взбиравшейся на гребень большой волны, то резко срывавшейся вниз, отдавался в голове ударами глухой боли. Шум терзал уши, словно какое-то колючее насекомое забралось внутрь и грызло острыми жвалами. Хиджу с тоской смотрел на массу воды, вздымавшуюся за бортом покрытыми пеной валами, и жалел, что не может сейчас уйти под эти волны, в глубину, туда, где тихо, где вода не кипит яростно, не бьет в борта, рассыпаясь в воздухе зябкой моросью, а лишь колышется плавно, укачивая, как мать свое дитя.

Привалившись к резной деревянной стене, он прикрыл глаза, пытаясь представить, что сейчас происходит там, внизу, в таинственном и прекрасном мире под дном его лепа-лепа. Жалея, что уши нельзя тоже закрыть, защититься от шума волн, дождя и ветра, грохота грома вдали, криков мужчин, управлявших лодкой, гомона голосов за стеной, где женщины и дети разговаривали, пытаясь перекричать шторм. Он старался не замечать назойливых, мучительных звуков, слышать лишь мерный плеск воды. Отсчитывать ритм моря. Вот первая волна прошла под ними, плавно качнулись борта. Вторая, такая же короткая, за нею тут же третья. И вот нахлынула четвертая, большая, вздыбилась пенным гребнем, подняла лодку и пронесла на себе, а потом швырнула вниз, так, что дыхание оборвалось где-то под небом. А потом все повторилось снова, и опять, не давая расслабиться, грозясь развернуть и опрокинуть.

Вскоре Хиджу сбился и потерял счет большим волнам, да и малышам за стеной надоело взвизгивать всякий раз, когда лодка обрушивалась с валов. Дождь почти прекратился, и, приоткрыв глаза, Хиджу увидел, как светлеет небо, и буря проходит стороной, так же быстро, как налетела. Постепенно море затихало, качка становилась плавнее. Он выбрался из-под навеса на палубу, чтобы осмотреться.

Все лепа-лепа оставались рядом, шторм не разбросал их. Впереди виднелись горы – Хиджу пригляделся и понял, что их принесло к Острову Драконов. Самих драконов отсюда разглядеть не удавалось, и он даже немного пожалел, что все закончилось: если бы они приблизились еще немного, скорее всего, дукун велел бы причалить и оставить подношения местным духам. Шанс попасть на эту землю выпадал редко, потому она манила загадочностью и недоступностью.

Неожиданно на борту началась суета. Выбирали наспех якорь, поднимали парус. Хиджу обернулся, ища источник угрозы, и увидел ее. Там, за спиной, пока еще далеко, но приближаясь с огромной скоростью, шла особая, неправильная волна, вздымаясь над остальными подобно горе. Прогнав замешательство, Хиджу бросился на помощь. Он тянул толстую, отяжелевшую от воды веревку якоря, глядя, как стена воды неумолимо вырастает над горизонтом. Наконец, длинный канат целиком оказался на борту, лодка будто стряхнула оцепенение, прибавила скорость, заскользила вперед и вбок, пытаясь увернуться.

Порыв ветра донес обрывки голосов, в которых даже издалека слышалось отчаяние: соседняя лодка оказывалась прямо по ходу волны, и как ни старались ее обитатели, свернуть с курса они не успевали. Разглядев, какой именно из плавучих домов безуспешно боролся сейчас с морем, Хиджу бросился к борту. Гунтур, его любимый друг, был там.

Чьи-то руки вцепились в бока, потащили прочь. Хиджу дернулся вперед, сопротивляясь – ведь там же Гунтур, а он не может прийти на помощь, лишь смотреть, но не смотреть нельзя, невыносимо, страшно.

– В укрытие! Быстро! – рявкнул над ухом командный голос.

Хиджу будто очнулся. Нужно слушаться, нельзя им мешать сейчас. Повинуясь, он нырнул под навес, вцепился в столб. Отсюда иногда удавалось разглядеть соседнюю лодку, которая то появлялась, то скрывалась из виду, заставляя сердце сжиматься от страха.