— Дядя Жамал, у нас родился брат! — похвалилась Нажабат.

Жамал рывком остановил коня и, наклонившись вперед, спросил:

— Что?!

— Наша мама родила нам братика!

Конь Жамала нетерпеливо бил копытом:

— Чтоб ты слетел с кручи, окаянный! — Жамал огрел коня кнутом. Конь заржал, рванулся, и только мы его и видели.

Надвинув на лоб белую войлочную шляпу, Омардада косил на лужайке траву. «Харт, харт, харт!» — будто приговаривала коса.

Мы смотрели на Омардаду издали — подойти ближе побоялись: так широк и силен был взмах косы.

У белого камня старик остановился, отметил широкими шагами участок еще не скошенной травы и положил на его краю белый камень. Разогнув спину, он посмотрел в нашу сторону. Мы подбежали.

— Ну, зайчата, с чем пришли? Тетя Халун меня зовет? — спросил он, вытирая шапкой пот с лица.

— Нет, нас послала мама! У нас родился брат! — крикнули мы в один голос.

— Вах! Вах! Вах! — Омардада погладил бороду, оглянулся вокруг.

Неподалеку щипала траву черная овца, а рядом играли два ягненка.

— Вот тот, с черным пятнышком на кончике хвоста, теперь твой, Патимат, а тот, у которого на лбу звездочка, — для Нажабат. Я дарю вам их за добрую весть!

Нам давно хотелось, чтобы у нас были свои ягнята, и мы, забыв обо всем, побежали к ним.

— Алхамдулиллах! Родился еще один мужчина в нашей семье, продолжатель имени и рода нашего, — проговорил Омардада, протягивая могучие руки к солнцу.

«Харт, харт, харт», — снова запела коса. Омардада шел к белому камню, оставляя за собой волны упавших трав.

Мать ушла к Халун, а я сидела у колыбели брата и тихонько напевала песню, которую слышала от мамы:

Баю, моя отрада,

Гордость, печаль моя, спи.

Спи, моя грусть и радость,

Дума и даль моя, спи.

Ты еще только корень,

Корнем крапивы не стань!

Вырасти корнем сильным

Плодового деревца,

Чтоб от стыда за сына

Не прятала я лица.

В комнату, не постучавшись, вошли два мальчика в лохмотьях, босиком. За спиною у них висели мешки. Одному на вид было лет тринадцать, другому — восемь-девять.

— Дома никого нет старше тебя, маленькая? — ласково спросил один.

— Сейчас придет мама, — испуганно ответила я.

— А что, без мамы хорошая девочка не может нам что-нибудь подать?

— А что вам нужно?

— Муки, сыра, хлеба! Голодному все годится, кроме камня и земли! Все от добрых людей принимаем. Надо его наполнить. — Старший ударил по животу.

— А почему вы голодные? Неужели папа и мама вас не кормят? — удивилась я.

— Нет у нас ни папы, ни мамы, — ответил младший.

— А кто же вас родил?

— Отец наш зимой погиб в горах, — сказал старший. — Мама умерла от тифа. У нас есть бабушка, но она совсем слепая.

Я повела их к ларю с пшеничной мукой, насыпала каждому в мешок по ковшу.

Младший с завистью посмотрел на мешок брата.

— У него больше!

Я добавила еще ковш.

— Видно, он тебе больше полюбился, — упрекнул меня старший.

Пришлось снова лезть в ларь.

Муки у нас сильно поубавилось, зато заметно распухли мешки маленьких нищих…

Вечером мать взялась готовить лепешки, да так и застыла с ковшом в руках.

— Кто-то украл муку!

— Неужели ничего более ценного в доме не нашлось? — засмеялся отец.

— А что же, мука сквозь землю, что ли, провалилась? Еще утром ларь был полным.

— Патимат что-то приуныла, может, она знает? — Отец поманил меня к себе. — Ты, Патимат, никогда нас не обманывай, говори только правду! Ложь цепью тянет за собой все плохое… Что ты можешь сказать?

— Папа, два оборванных мальчика приходили… Я им и насыпала муки. — Я заплакала.

— Ой, глупая, как ты им всю не отдала? — рассердилась мама. Она хотела меня шлепнуть.

Отец взял меня на руки.

— Ты, Парихан, дочку не трогай!

— Она знает, что ты за нее всегда заступаешься, и делает глупости. На что это похоже! Весь запас муки отдать каким-то попрошайкам! Совсем, видно, бессовестные! Обманули девочку.

Стараясь разжалобить родителей, я рассказала о маленьких нищих. Да еще присочинила, будто видела их спящими на улице, а какие-то ребятишки бросали в них камни, науськивали на бедняжек собак. Отцу понравилось, что я пожалела мальчиков.

— Дочка в отца пошла, — заметил он. — Родилась с добрым сердцем. Только тот, у кого зубы болели, знает, что такое зубная боль.

Мама смягчилась.

— Ну, с тобой, Ахмед, уж ничего не поделаешь, а Патимат меня беспокоит. Готова последний кусок отдать. Недаром нищие, когда идут за милостыней, то говорят, что хорошо застать в доме незамужнюю девушку или неженатого парня. Она должна вырасти хозяйкой, дом держать в порядке.

Пока мама готовила еду, отец подробно расспрашивал меня о мальчиках: «Куда они ушли? Какие они были?» Толком описать, как они выглядели, я не смогла. Запомнила только, что у младшего на веке чернела родинка.

— Куда ты? — спросила мать, заметив, что отец одевается.

— Я не успокоюсь, Парихан, пока не разыщу этих ребятишек!

Долго пришлось нам ждать отца, но пришел он с обоими мальчиками. Приунывшие, испуганные, ребята вошли в комнату. Видно, они думали, что им крепко влетит. Я удивилась — за плечами у них болтались совсем пустые мешки.

Старший вытащил из-за пазухи небольшой мешочек. Зубами развязал узелок. Комок смятой бумаги вывалился на стол. Оказалось, что в узелке бродяга хранил деньги, которые и положил перед моим отцом.

— Мы продали муку, — сказал он.

Младший погрозил брату кулаком.

— Не только ихняя мука была в мешке, — сказал он сердито. — Там и нашей на дне было немало.

Неожиданно для всех отец похвалил мальчиков.

— Молодцы! Возьмите деньги обратно. Вы же не украли муку — ее вам насыпала моя дочка.

— Да, она сама дала нам муки, — совсем расхрабрился младший. — Больше денег я Хизри не доверю. — Он стащил с головы рваную лохматую шапку. Вывернул ее наизнанку. Запрятал деньги под подкладку, аккуратно приколол английской булавкой и снова нахлобучил шапку.

— Не будь, Садулаг, дураком, — сказал Хизри. — А если ты ее потеряешь?

— Моя шапка потеряется только вместе с моей головой, — гордо сказал Садулаг.

— И спать ты тоже будешь в ней?

— Положу под голову, пусть попробует кто-нибудь украсть.

Я смотрела на них очарованная, а Нажабат, вывернув наизнанку полушубок отца, взяла большую палку и передразнила Садулага.

— Чего ж ты, Парихан, ждешь, накорми молодцов, — сказал отец, подмигнув маме.

— Принеси, Патимат, лепешек и брынзу. Видишь, у меня на руках спит Магомед-Жавгар.

— Садитесь, ребята, садитесь, — говорил отец, кивком показав на стулья.

Садулаг