время, — сказал Омар. — Лепестки рано раскрывшегося цветка порой срывает холодный ветер, и завязь пропадает. Не беспокойтесь, не перешагнем мы порога аварских законов. Сразу две свадьбы сыграем. Сегодня и я приведу свою невесту.

— Что же это за девушка, готовая по твоему зову прийти к нам в дом? — удивилась мать.

— Абдула нашел себе невесту на скачках, а я приметил на пахоте.

Омар быстро переоделся и, нарядный, ушел из дома.

Поднимаясь по кривой улочке в верхнюю часть аула, Омардада перебирал в памяти встречи с Халун — дочерью прославленного Алиасхаба, того самого Алиасхаба, которому часто выпадала честь прокладывать первую борозду весной, а летом первым выйти на сенокос.

Как-то раз Омар допоздна задержался в поле — не хотел оставлять начатую делянку нераспаханной. Возвращался он домой, когда полная луна светила вовсю. Вдруг бык пошатнулся и грохнулся на землю. Омар бросил плуг и ярмо на дорогу и растерянно стоял рядом, не зная, как заставить животное подняться на ноги.

Омара окликнула Халун. Она появилась неожиданно, с тяжелой ношей за спиной.

— Вах! Ты не боишься ходить одна так поздно? — удивился Омар.

— Ничуть не боюсь! Опаснее себя кого я встречу на дороге? — лукаво приподняла Халун черную бровь.

— Ну, значит, ты герой! — не нашелся Омар.

— Чего бояться! Днем светит солнце, ночью луна… А ты здесь на ночлег устроился?

— Бык у меня заболел.

— Ах ты, непутевый, — Халун, сбросив свою ношу, склонилась над быком. — Разве можно подводить хозяина? Нет, он не виноват! Посмотри, как вздулась селезенка, — она провела сильной ладонью по темной шкуре. — У тебя, Омар, нет ли шила?

— Я ведь не чарыки шил, а землю пахал. Большая иголка, правда, есть у меня в шапке. Вот она! А что будет дальше?

— Из кожи твоего быка я не собираюсь шить чарыки! — сказала Халун. — А вот быка хочу вылечить.

Она потерла иголку концами своих длинных кос и ловко проткнула ею шкуру быка. Не успел Омар и слова сказать, как бык был на ногах.

Через несколько дней Халун встретилась Омару на берегу реки.

— Ну как, пахарь, бык твой больше не болеет? — улыбнулась она.

— Бык здоров, да я что-то занедужил, — Омар прижал руку к левой стороне груди.

— Что же с тобой, бедный?

— Уколов быка, ты поранила и мое сердце.

— Полечить надо, Омар!

— Вот ты и попробуй.

— Не знаю, сумею ли… — Халун убежала, смеясь.

Омар поднимался по кривой улице, и его одолевали сомнения: «Может быть, я ей не нравлюсь… Она просто шутит со мной…»

Минуту помедлив, Омар ударом ноги распахнул калитку.

— Ассалам алейкум, Алиасхаб!

— Валейкум салам, Омар! Входи. Как ты узнал к нам дорогу? — пахарь протянул Омару дочерна загорелую, словно чугунную руку.

— Когда нужно, всегда отыщешь дорогу! Хочу поговорить с тобой по важному делу.

Алиасхаб улыбнулся.

— Если ты будешь просить бурого быка, заранее скажу: легче мне отдать своих дочерей, чем уступить на один день своего кормильца!

— Все твои дочери мне ни к чему, одной вполне достаточно, — сказал Омар, поглядывая в полутьме на Халун, просеивавшую муку возле очага.

— Проходите в ту комнату, — пригласила жена Алиасхаба, — я зажгла там лампу.

Оставшись наедине с Алиасхабом, Омар спросил без обиняков:

— Отдашь за меня Халун?

Алиасхаб почувствовал себя, как в чувяках на льду. Он приоткрыл рот от удивления. На что это похоже? Горец сам приходит сватать девушку… Ведь это нарушение горского адата! Оправившись от неожиданности, Алиасхаб как бы прикинул на весах Омара и всех своих зятьев. Чаша с молодым пахарем явно перетягивала. Давно Алиасхаб приметил Омара, который не боялся ни летнего зноя, ни зимней стужи, сердцем был предан земле. Старшая дочь Алиасхаба вышла замуж за лудильщика, у другой муж — плотник, у третьей — барабанщик… Старик зятьями доволен, но в душе желал, чтобы мужем его любимицы Халун стал земледелец, который продолжил бы кровное дело Алиасхаба.

— Вах! Вах! Омар, я надеюсь, твоя отара не бежит с горы к реке, почему ты так спешишь? И сам ты не плод с заброшенного дерева, чтобы твои родители не могли прийти сюда!

— Мне ждать некогда. — И Омар напрямик рассказал, что происходит в семье.

Сердце Халун, стряпавшей у очага, прыгало козленком. О чем говорил Омар с отцом за закрытой дверью?

Она давно полюбила Омара. Началось это в ясный праздничный день, когда весь аул собрался на скачки. Один скакун хорош, а другой еще лучше; один конь выхолен, а другой еще глаже! На горячих жеребцах пролетали ловкие юноши мимо ценителей опасной игры.

Омар в темно-зеленом чуха-гужгате, верхом на отменном коне привлекал к себе взгляды многих девушек аула. И взор Халун, как свинец, попавший в мишень, не отрывался от стройного наездника. Омар мчался впереди других.

Девушки уже готовились согласно обычаю бросать платки на шею коню-победителю. Юноши подкидывали вверх шапки, восторженно свистели.

— Иях! Аллах! Сглазили! Убили! — вдруг разнеслись тревожные возгласы. Халун, чтобы не закричать, прикусила палец. Обогнавший всех гнедой жеребец упал, не доскакав до барьера.

Омар быстро вскочил на ноги — он был невредим, — стряхнул пыль, бросился к подвернувшему ногу коню. «Как ты меня подвел! Как мог ты упасть, не достигнув цели». Одно мгновение неудачник смотрел на зрителей, будто искал сочувствия и совета. В глазах, обращенных на него, — жалость, сострадание. Минута промедления — и соперники его обгонят. Не долго думая, горец разулся и побежал босиком к барьеру.

— Вот характер!

— Видали аварца!

— Омар всегда найдет выход! — кричала толпа.

Домчавшийся первым, Омар согнул шею под тяжестью девичьих платков и косынок. В этой горе белел и платок Халун. Мужчины выражали свой восторг по-иному — они высоко подбрасывали находчивого победителя…

…«Может быть, он уйдет, даже не взглянув на меня», — думала Халун, прислушиваясь к тихим голосам за дверью.

Напрасно девушка волновалась. Не успел бы даже самый опытный земледелец поднять две борозды, как все было улажено — Халун стала невестой Омара.

Жена упрекала Алиасхаба, что так поспешно и без калыма отдал он дочь замуж.

— Если не примешь мешок пшеницы, что принесли тебе домой, — возражал Алиасхаб, — успеешь продырявить чарыки, выпрашивая горсть. У парня — сильные руки и любовь к земле. Такой не подведет.

…Хотя замужество для Халун было желанным и она мужа любила, трудно приходилось ей в первые годы. Неторопливая и молчаливая, она чувствовала себя соломинкой на ветру в этом беспокойном доме. Омар не ложился до полуночи, вставал с петухами, без конца находя себе и ей работу.

— Проснись, Халун, пора коров доить! — подымал он ее до рассвета.

— Омар обстругал Халун, как рубанком! — говорили в ауле.

Действительно,