пьян? И ты говоришь, что я много выпил? — обижался Омардада, вырываясь из рук жены.

— Да что ты! Я молчу. Ты совсем трезвый. Только идем скорее домой — время позднее!

— А… Раз ты думаешь, что я пьяный, сейчас полезу на вершину горы… — бушевал Омардада.

— Ну кто тебе говорит, что ты пьяный? Выпил немного… Пойдем домой!

— Ты пойми… Я все помню и даже, отдавая душу Азраилю, буду помнить, как она плавала в пене.

— Кто это она? Где плавала? — рассердилась Халун. — Я понимаю, почему ты хочешь один куда-то идти. К кому тебя тянет?

— Не надо ревновать, дорогая Халун! Я ее проглотил! И никогда не забуду…

— Кого это ты не можешь забыть?

— Да я же ее проглотил, проглотил, но это секрет!

— Ну, Омардада, и на рваное платье найдется лоскут. Не сошелся на тебе свет клином. Я все прощала… Признавайся во всем до конца, иначе в дом тебя не пущу. Постыдился бы своих сыновей. — Халун захлопнула ворота перед носом мужа. — Иди к той, о которой ты в пьяном виде вспоминаешь! — крикнула она уже со двора.

Омардада растерянный стоял у ворот, и мне стало жалко его. За что же тетя Халун не пускает Омардаду домой?

— Пойдем к нам ночевать, — предложила я ласково.

— Видишь, Патимат, до чего дело дошло! — Омардада явно искал у меня поддержки. — Завтра поеду в район и объявлю, что пора закрывать женотделы! Жены будут скоро гнать нас из аула. На каждом собрании только и слышно: «Женщину надо любить, женщину надо уважать, женщину надо на руках носить». А к чему это привело? Они сели нам на голову… — говорил Омардада, входя к нам в дом. Мама удивилась, увидев нас.

Омардада хитро улыбнулся.

— Если явится моя старуха, скажи, что меня здесь нет. Парихан, уверяю тебя, сейчас будет веселее, чем на свадьбе.

Мама напоила Омардаду крепким чаем.

Услышав поспешно приближающиеся шаги, Омардада спрятался в папиной комнате — так мы называли спальню родителей. В дверь ворвалась возбужденная Халун. Я ее никогда такой не видала. Она была бледна, как мел, глаза стали большими и блестящими. На мгновение она задержалась у двери, обведя комнату гневным взглядом, сорвала с головы платок и бросила его на стол.

— Вот, Парихан. Ты меня все утешаешь, — заговорила она громко. — Смеешься — болтовня, сплетни! Сегодня он сам признался, что не забудет ее никогда! Она в какой-то пене плавала. Нет, это ему даром не пройдет! Халун не та, что была в первые годы… Я и ему и ей покажу…

— Халун, неужели ты не привыкла к шуткам своего Омардады?..

— Ты и теперь защищаешь его, Парихан! Он сам признался! Я-то думала, что крепко держу уздечку своего коня! Оказывается, она в руках у другой. — Халун схватила платок, накинула его на голову. — Завтра подаю на развод! Не желаю от него зависеть! В колхозе работы сколько хочешь. Слава аллаху, я здорова и тружусь за троих. А сейчас я их найду и опозорю на весь аул. Пусть потом не меня, а его обвиняют!

— Погоди, Халун, не спеши! Может, он вокруг дома ходит или в поле гуляет. Оклевещешь зря мужа. — Мама повысила голос, давая знать Омардаде, что дело заходит далеко.

— Глубоко море, но не бездонно! У самой высокой горы есть вершина! Хватит, моему терпению пришел конец!..

Дверь папиной комнаты отворилась, на пороге, потягиваясь, появился Омардада.

— Что за шум? — спросил он, зевая. — Поспать не дают спокойно. Меня разбудили, сейчас Магомед-Жавгар проснется! А, это ты, моя красавица! — Омардада подходил все ближе к Халун.

— Ты что думаешь, я за тобой пришла? У меня к Парихан дело есть, — сказала Халун совершенно спокойно.

— Ну, я понимаю, ты среди ночи забежала попросить соли или спичек… Идем, дорогая, домой, всем пора спать!

— Я же говорю тебе, что не за тобой пришла, — поворачиваясь к двери, высокомерно заявила Халун.

— Это я за тобой пришел, я! — Омардада взял жену за руку. — Это я тебя ревную к пене в кубке. И буду держать крепко, не вырывайся, чтобы ты не смогла потребовать развода. — Он засмеялся, обнимая уже улыбающуюся Халун.

Дверь за супругами закрылась и открылась снова. Омардада просунул голову.

— Парихан, а Парихан, у вас есть мыши?

— По-моему, нет на земле места, где бы они не водились, — ответила мама.

— А я вот очень не люблю мышей, — с этими словами Омардада захлопнул дверь.

Мама пожала плечами и отправила меня спать.

Лишь спустя несколько лет Омардада рассказал мне про мышонка в кубке.

В нашем доме готовились к празднику. В большой комнате с утра были расставлены столы, мама и Халун хлопотали у очага. Солнце еще не всходило, когда Омардада повесил на гвоздь тушу только что зарезанного барана. Всегда сухие, шершавые руки Омардады блестели от жира. Бодрый и веселый, как никогда, он принялся за разделку туши. «В суп, на шашлык, для пельменей», — бормотал он под нос, сортируя куски. Нутряное сало завернул в шкуру, кое-что из внутренностей оставил кошке, а таз с кровью отнес соседям, для собаки.

Окончив работу, Омардада вымыл руки, веником аккуратно подмел пол.

Халун, смеясь, шептала матери:

— Теперь он два часа будет точить ножи! Я забыла их принести, он сейчас меня отправит за ними.

И, будто в подтверждение слов жены, Омардада крикнул:

— Халун!

— Что «Халун»? — спросила она, вытирая руки.

— Принеси мне точильный камень, ножи и топорики!

— Сейчас, дорогой! — Халун проворно вышла.

В семье прославленного земледельца Алиасхаба рождались одни девочки. Халун была младшей. Родители ее жалели, особенно работать не заставляли. Когда самый трудолюбивый парень, у которого, как говорят у нас в народе, «рука прилипала к плугу, а нога врастала в землю», женился на ней, все в ауле были удивлены. Низенькая, полненькая, скуластенькая, с пухлыми руками, Халун выглядела рядом с могучим Омардадой, как дубовый пенек около высокой сосны.

— Тебе, наверное, приходится вдвое складываться, чтобы обнять Халун, — подшучивали друзья.

— Нет, она сама приставляет лестницу к моей шее, — смеялся Омардада.

…Омардада долго не женился. Мать его говорила не раз:

— Омар, пока не сыграем твоей свадьбы, младшего сына не женим. У меня нет дочерей, мечтаю увидеть невесток в доме. Назови мне ту, которую любишь.

— Когда полюблю, тогда и назову, — отвечал Омар.

И вот однажды его младший брат Абдула поехал на скачки в чужой аул, а вернулся оттуда с женой.

Мать и отец растерялись:

— Ты нарушаешь законы гор. Первым должен жениться старший.

— Неужели фиалки должны ждать, пока расцветут поддубки? — спросил Абдула.

— Каждый цветок должен цвести в положенное