сел против отца, положил на колени шапку, Хизри продолжал смущенно стоять посреди комнаты.

— Поторопись, не всегда такой праздник бывает, — Садулаг ногой подвинул брату стул.

— Хотите вкусно есть, чисто одеваться и учиться? — спросил отец.

— Вы смеетесь над нами! — обиделся Садулаг.

— А какой толк будет от того, если мы захотим? — вздохнул Хизри.

— Может быть, и будет толк, сперва поужинайте, потом потолкуем.

Садулаг вытер ладони о брюки.

— Бисмиллах, пусть удвоится, утроится в этом доме то, что мы съедим, — произнес он. — Пусть другого ущерба не понесет этот дом! Умершим — покойный сон, живущим — здоровье и долголетие!

— Ты слышала, Парихан? Садулаг, повтори еще, — смеясь, попросил отец.

Мальчик, не смущаясь, повторил все слово в слово. Хизри потихоньку ел.

Ребята после ужина повеселели, а отец рассказал им о детском доме, обещал сам отвезти их туда и устроить.

— Если досыта дают есть, я куда угодно пойду, — заявил Садулаг.

— Да что у вас там, родственники, что ли? Кому это нужно нас кормить и одевать? — усомнился старший.

Отец положил Садулагу руку на плечо.

— Вы будете там жить как дома, только надо хорошо учиться!

Ребят никак не могли уговорить лечь спать в комнате, постелили им на веранде. Утром на заре отец мочалкой отскреб с них всю грязь. Мама быстро подогнала на мальчиках отцовские гимнастерки и брюки, купила им ботинки.

Чистые и благообразные, сидели ребята за столом вместе с нами. Мама, подавая на стол, шепнула отцу:

— Ну что за красавцы! Особенно хорош Садулаг.

— Скакуном или клячей быть жеребенку, узнают по его ногам, — сказал отец. — Видно, что ребята станут настоящими джигитами, если, конечно, направить их на верный путь. Кем бы я стал, не возьми меня командир отряда? Он меня заставил учиться. Многим я ему обязан. Всегда мечтал сам кому-нибудь помочь.

Ребятишки ели быстро, как чабаны, когда стадо их разбегается. Садулаг рассовывал по карманам куски хлеба, а Хизри посматривал на нас и краснел за брата. Отец заметил уловки Садулага и тихонько сказал маме, чтобы она целый день не убирала со стола хлеб.

Мальчики быстро привыкли к нам, я подружилась с ними, особенно с Садулагом. Каждое его слово заставляло меня смеяться. Он был неистощим в выдумках. Минуты не сидел спокойно. Только что, взобравшись на столб, он строил нам гримасы, не успели мы повеселиться вволю, а Садулаг уже плясал на крыше.

Ребята помогали маме по хозяйству.

— Что нужно сделать, тетя Парихан? Куда пойти, тетя Парихан? — спрашивали они, бегая за мамой. Хизри нарубил дров, укрепил замазкой стекла в рамах. Мальчики вызвались покрасить двери и окна. Но мама не разрешила.

— Отдыхайте, мои орлята, набирайтесь сил, — говорила она.

Так было два дня.

Утром третьего дня ребята исчезли. До полудня отец не особенно беспокоился. Но ближе к вечеру родители встревожились.

— Значит, совсем убежали, — повторял отец, то и дело выходя на крышу.

Мать молчала, ее лицо стало пасмурным.

У меня в глазах сгущались тучи, вот-вот готовые пролиться дождем. Без новых друзей было как-то пусто.

Вечером, с шумом распахнув двери, в комнату ворвались мальчики. Щеки их горели, глаза сияли. Садулаг прижимал к груди, как драгоценный клад, свою шапку. Лицо отца прояснилось, мама вопросительно глядела то на одного, то на другого.

— Патимат, я поймал тебе куропатку! — крикнул Садулаг. — Смотри, вот она у меня в шапке.

Действительно, в шапке Садулага сидела испуганная куропатка. От радости я запрыгала.

— И мне, и я хочу, — захныкала Нажабат.

— И тебе бы я поймал, да вот он спугнул, — объяснил Садулаг.

— Не стоит держать в неволе птицу, привыкшую к свободе, — сказал отец.

— Ты огорчаешь мальчиков. Они счастливы, совсем как охотники, убившие льва, — шепнула мать.

— Это наш подарок Патимат, — захлебываясь от восторга, говорил Садулаг. — Куропатка станет ручной. А пока смотри, чтобы она не улетела. — Он передал мне птицу.

— Ну, если это подарок… — смягчился отец.

— Дядя Ахмед, можно я возьму доску и гвозди, собью для нее домик? — спросил Садулаг.

— Много разговариваешь, — толкнул его локтем Хизри.

— Рот у меня не только для того, чтобы жевать, — отозвался Садулаг.

— Дети, вы, наверное, проголодались, — сказала мать и пригласила всех к столу.

Через день отец повез Садулага и Хизри в Махачкалу. Мы всей семьей пошли их провожать. Больше других печалилась я.

— Папа, возьми и меня тоже, — просила я. — Возьми!

Мальчики обещали часто к нам приезжать…

Не знаю, сколько бы стояла я на дороге, глядя им вслед, если бы не Омардада. Он возвращался домой и, увидев меня, окликнул.

— В чем провинилась куропатка? — он погладил птицу по головке. — Зачем ты держишь ее под арестом?

— Мне ее подарил Садулаг…

— Ты только посмотри, дочка, какие печальные у нее глаза!

Сквозь слезы посмотрела я на свою пленницу, и мне показалось, что птица тоже плачет.

— Она горюет, что уехали Садулаг и Хизри? — спросила я Омардаду.

— Нет, доченька, — ласково ответил Омардада, — у нее отнята свобода.

— Ведь я ее хорошо кормлю, насыпаю зерна, наливаю воды. Садулаг сказал, что она будет ручной.

— Ты еще несмышленыш, Патимат. Пойдем, я тебе расскажу кое-что.

— Сказку, Омардада? — обрадовалась я.

— А уж и не знаю, сказку или быль слышал я от отца. Тогда я тоже еще был глупым и ловил птиц.

Я теснее прижала к себе куропатку.

— Сядем, доченька, здесь, на меже. Видишь, как славно и дружно созревают колосья? Слышишь, как они шепчутся между собой?

Я прислушалась к тихому шелесту желтеющей пшеницы.

— А о чем они шепчутся? — спросила я.

— Сама научись понимать язык природы. У каждого цветка, у всякой травинки свой голос, свои секреты.

Я приложила ухо к траве. Ничего я не услышала и не поняла, но мне стало любопытно. «А вдруг и колосья, и цветы, и травы вправду живые и разговаривают?»

А Омардада поглядывал по сторонам и чему-то улыбался.

— Ну, а сказка? Я хочу сказку, Омардада!

— Было это очень давно. Один король, путешествуя по чужой стране, очутился в прекрасном, благоухающем саду. До него донеслась песня, такая нежная и сладостная… Подобной ему никогда не приходилось слышать. Король велел остановиться в этом саду на ночлег и найти звонкоголосую певунью. Оказалось, что пела некрасивая серая птичка. Но она никому не давалась в руки. Король обещал большую награду тому, кто поймает ее, — и к утру держал в руках соловья. Счастливый, возвращался король в свое королевство, но, к его удивлению, невзрачная пичужка молчала всю дорогу. Не запела она и во дворце, в золотой клетке, где ее вкусно кормили. Тогда, собрав всех своих министров, король спросил у