Это впечатление рассеялось мгновенно. Почти молниеносно, какне случается в природе даже при самой оголтелой буре, небо заволоклочерно-серой пеленой, словно вмиг задернули великанский занавес, прямо в лицоОльге полетели бешено крутящиеся струи снега, и она ощутила на лице множествохолодно-мокрых прикосновений: крупные снежинки стегали ее по щекам и тут жетаяли, угодив в здешнее лето. Снежная пелена стала непроглядной, сквозь нееломилось что-то высокое, черное и, кажется, живое, но рассмотреть его толкомникак не удавалось еще и оттого, что снежный вихрь слепил, залеплял глаза.

Молнии сверкнули сквозь него короткими ветвистымипромельками, и все вновь изменилось столь же молниеносно: снежную бурю словно вымелочародейской метлой куда-то за пределы видимости, за круглую раму чудесногоокошка, и на ее месте раскинулось необозримое водное пространство,зеленовато-голубое, сверкающее мириадами искорок, солнечными зайчиками, и Ольгасмотрела на море – это было, конечно же, море, догадалась она тут же, хотя моряпрежде не видела воочию никогда, если не считать Финского залива, – словнобы через переплетение снастей корабля. Ну да, вот и кусочек палубы виден,чистые, светло-желтые доски…

И тут на нее буквально надвинулась, занимая собою всекруглое окошко, совершенно непонятная харя – то ли человеческая, то лизвериная, так быстро выросла, что рассмотреть ее черты, как ни старалась, неудалось, остались только глаза, ставшие преогромными, зеленые, с каким-тостранным зрачком, не круглым и не кошачьим, уставившиеся на Ольгу не то чтобысвирепо или зло, но с таким чужим выражением, что она, ойкнув, отпрыгнуланазад, едва не упала, споткнувшись о толстый корень, вылезший на поверхностьземли, с трудом удержала равновесие, неуклюже взмахивая руками, – а когдапрочно встала на ногах, ничего уже не было. Самое обыкновенное мельничноеколесо, которое исправно вертелось под напором высокой воды, как ему иположено.

А рядом, всего-то в нескольких шагах, стояла темная фигура.Потом она шевельнулась, неспешно выходя в полосу лунного света.

Мельника Сильвестра Ольга узнала сразу, хотя видела до тогоне более двух раз. Такую персону забудешь не скоро: вроде бы старик, нонепонятного возраста, прямой и кряжистый, как дуб, с длинной седой бородой,орлиным носом и белой шевелюрой, содержавшейся в таком порядке, какого уобычных мужиков никогда не встретишь. И одежда на нем была чистая, словнопраздничная, и несло от него не потом, дегтем и сапогами, как от обычногодеревенского жителя, а, похоже, какими-то сушеными травами.

Ольга испугалась, конечно, припомнив все россказни, чтоходили о хозяине мельницы, с тех пор, как она себя помнила. Но что теперьделать, она решительно не представляла – не пистолетом же его стращать?Изрядный колдун, говорят, и пули умеет то ли ловить на лету, то ли отводить отсебя в другом направлении…

Мельник остановился от нее шагах в двух. Луна уже клониласьк горизонту, но света было еще достаточно, чтобы прекрасно разглядеть другдруга. Какое выражение на лице у нее самой, Ольга не знала, надеялась лишь, чтоона все же не выглядит перепуганной насмерть деревенской замарашкой, – авот что на уме у Сильвестра, понять невозможно: очень уж малая часть егофизиономии доступна обозрению, разве что глаза…

– Вот, значит, как, – произнес мельник спокойным,почти равнодушным голосом. – Барышня изволят озоровать у самого моегодомовладения… Такие страхи напускают, что крещеную душу дрожь пробирает…

Пожалуй, в его тоне звучала явная ирония. Предельным усилиемволи Ольга взяла себя в руки и постаралась ответить ему в той же интонации:

– Надеюсь, ущерба вашему домовладению я не нанесла?

– Нельзя сказать, – кивнул мельник. – Какойтам ущерб… Занятное зрелище, и не более того…

– Вы видели? – вырвалось у Ольги.

– Мудрено было бы не видеть этакого представления…Пороть вас некому, барышня Ольга Ивановна, уж простите на дерзком слове. Ну дая человек не крепостной, вольный и сам по себе, к тому ж у себя дома, так чтонекоторые откровенности мне дозволены…

Его речь показалась Ольге чересчур правильной для простогомужика, да и держался он как-то иначе, без тени той пентюховости, чтосвойственна самым умным и хватким крестьянским мужичкам, никогда не забывающим,что имеют дело с обитательницей господского дома…

– Значит, видели… – протянула она. – А неподскажете ли, любезный Сильвестр… отчества не знаю…

– Ефимович.

– А не подскажете ли, любезный Сильвестр Ефимович, чтовсе виденное должно означать? Ничего не понимаю. Мне сказали, все, что я увижу,будет ясными картинами, понятными сразу. А получилось…

– Что ж брались за то, чего не умеете?

– Я все правильно делала, как объяснили…

– Объяснил волк козе, что на обед употребляет… –проворчал мельник. – А почему вы, барышня, решили, что я в таких делахдолжен что-то понимать?

– Да говорят… – сказала Ольга осторожно.

– А если всё, что говорят, – правда? И оберну явас, милая барышня, склизкой лягушкой? Или придумаю иное утонченноеиздевательство?

Глядя ему в глаза, Ольга выпрямилась и, чувствуя, чтоподдаваться нельзя ни в коем случае, сказала с расстановкой:

– Бог не выдаст, свинья не съест. Что-то я не слышалаот людей о вашей склонности к утонченным, – она подчеркнула голосом господскоеслово, – издевательствам. Всякое болтают, но, мне только сейчас в головупришло, ни разу не слышала, чтобы вы злобствовали…

– Ну, а коли все же? – строго спросил мельник.

– Ну, и что же мне делать прикажете? – пожала онаплечами, глядя дерзко и решительно. – Чему быть, того не миновать. Наколени я перед вами все равно не встану и убегать с визгом не буду… Как будет,так и будет…

– Ага, – сказал мельник. – Надо полагать, вы,Ольга Ивановна, отчаянная? Иногда это качество донельзя полезное, но иногда-томного бед приносит… Ладно. Не вижу удовольствия в том, чтобы вас пугать дополусмерти… и ваше счастье, что не попались вы мне в старые года, когда я сампо молодости любил пошучивать замысловато… Стар я уже стал, а потому – спокоен…

– Так что же это было? – спросила Ольга.

– Не знаю, – сказал мельник. – Не может одинчеловек знать и понимать все на свете. Одно скажу: есть у меня догадка, чтожизнь вам предстоит бурная. Не хочется и думать, насколько, не мое это дело,простите за бесчувственность, вы мне не дочка и не иная родня…

– Всего-то? – облегченно вздохнула Ольга. –Я-то уже подумала невесть что…

Мельник покачал головой с таким видом, словно огромнымусилием воздерживался от наставительных тирад, потом вдруг почти бесшумноповернулся и неторопливо пошел к мельнице, бросив через плечо:

– Езжайте домой, барышня, не годится приличной девицешататься ночью по лесам. И держите ухо востро, в здешних местах неспокойно…