Довольно быстро Данила вывел заседланного Абрека. ПодалОльге поводья. Она привычно нашарила стремя носком сапога, взлетела в седло,перекинула поводья через голову коня.

Данила топтался рядом, словно бы невзначай положив руку наседло. Помявшись, сказал негромко, будто рассуждал вслух сам с собой:

– Не след бы, барышня, ночами одной ездить. Разбойничкизаегозили.

– Васька Бес? – спросила Ольга. – Тот самый,знаменитый и легендарный? Данила, он вообще-то существует в природе? Сдаетсямне, что народная молва придумала этакую собирательную фигуру, которой все иприписывают. В округе и правда пошаливают, я верю, но, подозреваю я, мелкиеделишки ничтожных проказников приписывают Бесу и раздувают до небес.

– Зря вы так, барышня, – угрюмо сказалДанила. – Васька Бес точно есть. Самая натуральная гнусная персона. Ужя-то знаю. Его сиятельство, наслушавшись жалоб, неделю назад мне велели взятьпоболее молодцов и изловить Беса к чертовой, простите на худом слове, матушке…

– И что же не поймал? – с любопытством спросилаОльга. – Ты же все леса, поля и тропинки на полсотни верст в округе знаешькак свои пять пальцев. А испугаться ты его не можешь, ты ж ничего на свете небоишься…

– Так-то оно так… Тут другое. Думаете, Ваську зря Бесомпрозвали? Люди говорят, он душу продал черту, носит этого черта с собой вфинифтяной табакерке, потому и уходил до сих пор и от капитана-исправника, и отменя… Право слово, то, что он откалывал, только чертиком в табакерке иобъяснить можно. Уж коли я его взять не смог…

– И ты этому всерьез веришь, Данила?

– Как знать… Обыкновенный человек от моих молодцов низа что бы не ушел в Калязинском бору. А Васька ушел. И собак как-то ухитрилсясо следа сбить. Мы ж за ним пускали не кого попало, а Тявкушу с Рогдаем, закоторых сам барон Корф его сиятельству предлагал заплатить серебром по весу…Так ведь ушел… Таких собак опутал, поганец… Ничего, – с оттенком мрачноготоржества сказал Данила. – Люди говорят, что Ваське подходит срок с чертомрасплачиваться, а в заклад было поставлено известно что. Даст Бог, избавимся…Одним словом, барышня, поосторожнее бы вам с ночными прогулками… Васька,долетали слухи, собрался перебираться куда-то в полуденные края, потому чтоздесь его стало изрядно припекать. Вот на прощанье и шалит – и касаемо добычи,и насчет всего прочего. Позавчера на Евлампьевой гати, это вам уже не сплетни,остановили коляску с женой капитана из губернского гарнизона. Обобрали донитки, даже серьги из ушей вынули, а напоследок, как бы поделикатнее прибарышне изъясниться, капитаншу вовсе уж охально изобидели… Может, егеря с вамипослать, коли уж вам такая нужда носиться по ночам?

– Обойдусь, – сказала Ольга. – Споритьготова, у этой незадачливой капитанши не было ни Абрека, ни пистолета тульскойработы…

– Раз на раз не приходится…

– Не каркай, старинушка, – сказала Ольгавесело. – Qui dort jusqu'au soleil levant, vit en misere jusqu'aucouchant.[4]

– Оно, конечно, – проворчал Данила, из гордости непрося разъяснений. – Вам с коня виднее…

Он убрал руку с седла и отступил, крутя головой. Ольга далаконю шенкеля, проехала шагом по липовой аллее, свернула направо и, оставивпозади строения, подняла Абрека в размашистую рысь.

Прохладный ветер бил в лицо, и она понукала коня не изкаприза, а с настоящим нетерпением, неслась полями и перелесками почти галопом,потому что луна начинала клониться к горизонту и следовало успеть. Второй раз,она отчего-то знала точно, ее не хватило бы на столь дерзкое предприятие.

Поляну, где они оставляли лошадей в прошлый раз, Ольгапроехала не останавливаясь. Дурной беззаботности за ней никогда не водилось, иразговоры Данилы насчет разбойников она приняла всерьез. Абрека следовалооставить как можно ближе к мельнице – уж ее-то наверняка обходил десятойдорогой и Васька Бес, будь у него хоть три чертика в табакерке…

Она спрыгнула с седла, когда мельница уже показалась впередии стали видны радужные искры над колесом. Старательно привязала поводья кподходящей ветке и тихонечко пошла к мельнице, стараясь ни о чем не думать,чтобы не поддаться малодушию и не повернуть назад.

Остановилась, чутко прислушиваясь. Все было в точности какпрежде – тишина, ни огонька на мельнице. Размеренно шумело колесо, причудливымисполохами вспыхивали крохотные радуги, на сей раз почему-то сине-алые, безмалейшей примеси других цветов. От неширокой спокойной речки веяло сыройпрохладой, посередине медленно проплыла коряга с четкими очертаниями.Поежившись от зябкой сырости, Ольга решительно шагнула вперед, встала так, чтоот глухо рокочущего колеса ее отделяла лишь полоска воды шириной аршина в три.На воде кипели брызги, лопались пузыри…

Ольга отшатнулась – показалось, что совсем рядом, в кипенипронизанных лунными отблесками брызг помаячила белоснежная узкая рука, похожаяна человеческую, женскую. В русалок она не верила… почти. Порой о нихрассказывали люди, которым следовало бы верить во всех других отношениях…

Сердясь на себя за минутные колебания, девушка подошла ксамой воде, достала из рукава ленту, которую носила в волосах достаточно долго.Пошарив пальцами по воротнику, отыскала иголку, выдернула ее и, зачем-тозажмурившись, уколола палец. Передернувшись от мгновенной боли, тут же открылаглаза, выжала на ленту капельку крови, воткнула туда же иголку. Сунула палец врот, пососала его, пока кровь не перестала выступать.

Глубоко вздохнув, решилась. Тщательно примерившись, бросилаленту под колесо и попала удачно – ленту тут же накрыла толстая обомшелаяплица, утянула под воду. Пока что все шло гладко. Подняв глаза к луне, Ольгастарательно принялась повторять услышанный от Дуняшки наговор:

– Чистой кровью и светлой сталью чествую тебя, водатекучая, жалую тебя лентой из косы, девичьей красы. Расступись, вода текучая,окажи милость, покажи, что будет и что стрясется с рабой божьей Ольгой, к добрули то или к худу. Открой незримое, вода текучая, озари грядущее, месяц ясный…

Она замолчала, стоя на берегу в нешуточном напряжении мыслейи чувств, не сводя глаз с мельничного колеса, как ее научили.

Какое-то время ничего не происходило, потом на оси колесазасветилась яркая точка, и сияние стало распространяться в стороны, вширь,медленно и неотвратимо заливая все колесо, превратив его в круглое окошко, закоторым оказалась зеленая равнина, где высокая трава металась тугими волнами,словно под порывами бури. Ольга застыла, чувствуя, как ее волосы, подхваченныетем же вихрем, растрепались с невероятной быстротой, вмиг развалилась прическа,лишившись ленточек и заколок, пряди золотистых волос хлестали по щекам,метались за плечами, порой закрывали лицо, мешая видеть…

Бушевавшая над странным полем буря унялась, как поволшебству, Ольга увидела, что там высоко стоит на небе ясное солнце, иневедомая равнина, поросшая непонятной травой с торчавшими кое-где высокимикустами, усыпанными гроздьями желтых цветов – ничего даже отдаленно похожего ненашлось бы во всей округе, – показалась вполне приятной, уютной даже…