Трубку взяла старшая сестра Лилии.

— Здравствуйте, — сказала она по-русски. Очевидно, в семьеЛилии одинаково хорошо знали оба языка. — Это говорит ее сестра Дорика. МнеЛилия говорила о вашем приезде. Мы не хотели ее отговаривать, раз она такрешила. Но вы понимаете, что это ненужное расследование. Оно закончилось многолет назад. Бедный Арманд, наверное, не сумел выдержать давления, которое нанего оказывали. И поэтому принял такое решение.

— Какое давление?

— Он был бывший комсомольский секретарь, а у нас последевяносто первого таких людей не очень любили. Вы меня понимаете? Ему постояннонапоминали, что он был в партии и комсомольским секретарем. Это немножконеправильно, но так у нас было. А Лилия не хочет примириться с его смертью. Онаочень больна. Очень сильно. И не сможет с вами никуда ходить. Вы ее не мучайте.Скажите, что будете вести ваше расследование — как это по-русски? —самостоятельно. Без нее. Ей лучше не выходить из дома.

— Я это и собирался сказать, — пробормотал Дронго. — Вы незнаете, как мне найти Инта Пиесиса?

— Знаю. Но вам не нужно ему звонить. Никто не виноват, чтотак случилось. У нас была такая обстановка. Не нужно беспокоить людей.

— Извините, — возразил Дронго, — я приехал сюда не для того,чтобы гулять по Риге. Я дал слово.

— Это не обязательно.

— Обязательно. У меня есть некоторые факты, которые кажутсямне подозрительными. И я обязан их проверить.

— Проверяйте, — согласилась Дорика, — но не мучайте моюсестру. Я вас очень прошу. Ей так мало осталось жить.

— Хорошо, дайте мне телефон и адрес Пиесиса.

— Они переехали. Раньше они занимали большой офис на улицеГертрудес. Вы записываете их номер телефона?

— Да, — ответил Дронго, хотя предпочитал запоминать. Почтивсе номера телефонов он запоминал мгновенно и часто помнил их много лет. КогдаДорика продиктовала ему номер телефон, он поблагодарил ее и перезвонил ИнтуПиесису. Трубку взяла девушка. Он попросил позвать Пиесиса. Девушка уточнила,кто говорит и по какому вопросу.

— Скажите, что я приехал в Ригу по просьбе Лилии Краулинь, —ответил Дронго, — и мне нужно с ним срочно встретиться.

— Как вас представить?

— Дронго. Меня обычно так называют.

Девушка переключила аппарат на другую линию, очевидно, длятого, чтобы поговорить со своим руководителем. И через минуту включилась снова:

— Господин Дронго, мы будем вас ждать сегодня ровно в шестьчасов вечера. Вы успеете приехать?

— Спасибо.

Он положил трубку. На сегодня достаточно встреч. Завтра емупредстоит еще поговорить с Рябовым и найти следователя Айварса Брейкша,успевшего сделать головокружительную карьеру — стать депутатом парламента. Еслизавтрашние разговоры тоже не дадут результата, он сможет со спокойной совестьюдоложить Лилии Краулинь, что это было действительно самоубийство и он не сумелнайти никаких фактов, опровергающих эту версию следователей. Никаких, кромеслучайно попавшей в стену запонки и неизвестного мужчины, который такнастойчиво пытался проследить его путь в Юрмалу. В первом случае возможнаслучайность, во втором… его собственная подозрительность. Нужно будет убедитьсамого себя в том, что ничего особенного не произошло.

Около шести часов вечера он вошел в офис бывшей компанииАрманда Краулиня, занимающей целый этаж в новом пятиэтажном доме. Инт Пиесиспринял его в своем кабинете. Это был мужчина средних лет и среднего роста. Онбыл одет в серый, неброский костюм, и его кабинет выглядел довольно скромно. Настоле не было привычных фотографий жены и детей, на стенах — дипломов ипочетных свидетельств. И сам хозяин кабинета имел удивительно невыразительнуювнешность: коротко остриженные волосы, прижатые к черепу уши, прямой ровный носи глубоко посаженные глаза. Идеальный портрет маленького чиновника илибухгалтера. Он спокойно пожал руку Дронго и указал ему на стул, оставаясь всвоем кресле хозяина.

— Чем я могу вам помочь? — спросил Пиесис. По-русски онговорил с очень сильным акцентом.

— Я хотел поговорить с вами о бывшем руководителе вашейфирмы, — пояснил Дронго. — Кстати, почему вы переехали?

— Тот офис был слишком большой. Мы не могли оплачивать такуюплощадь, — пояснил Пиесис и тут же сам задал вопрос: — А вы журналист?

— Нет. Я эксперт по вопросам преступности. Меня попросилиеще раз рассмотреть случившееся и внимательно разобраться.

— Попросила Лилия Краулинь? — усмехнулся Пиесис.

— Не вижу смысла скрывать. Да.

— Она одержима этой идеей. Уже много лет пытается всемдоказать, что ее мужа убили. Сама верит в это и пытается убедить всех нас.

— А вы не верите?

— Раньше не верил, сейчас верю. Вы будете кофе?

— Нет, если можно чай.

— Рита, — позвонил Пиесис, — принеси мне кофе, а нашемугостю чай. Так что же конкретно вы от меня хотите?

— Ваших объяснений. Почему вы сказали, что раньше не верили,а теперь верите?

— Я знал Арманда еще с семьдесят девятого года. Это былсильный, решительный, волевой человек. Он позвал меня работать в нашу фирму, ия с радостью пришел. Мы очень неплохо работали, хотя у нас тогда были большиепроблемы. А у кого их не было? Менялись валюты, менялись государства. И этаистория с банком… Но с другой стороны, он всех нас заряжал своим оптимизмом,заряжал своей верой. И мы ему верили. Его вообще многие знали в республике, онведь был секретарем ЦК комсомола, все думали, что он пойдет дальше по партийнойлинии, а он уехал работать в Швецию на не очень высокую должность. И знаетепочему? Он поспорил тогда с партийными бонзами и решил уехать из республики.Ему не нравилась косность их мышления, однообразные подходы. Он хотелперестройки, еще когда о ней никто не говорил. А потом в Швеции и в Финляндииему стало тесно, очень тесно. Он не мог по-настоящему развернуться. И все времярвался домой. Ему предлагали перевестись в Москву, перейти на дипломатическуюработу, а он рвался в Ригу, считал, что будет полезнее здесь. Когда же наконецвернулся в Латвию, здесь уже произошли большие перемены. Он и тогда несмирялся. Считал, что нам нужны конфедеративные отношения. Говорил, что весьмир объединяется, а мы решили развестись. Особенно болезненно воспринимал,когда говорили об «оккупации». Бабушка у него была еврейка, и в их роду сразунесколько человек погибли в Освенциме. Можете себе представить, как онотносился к любым проявлениям национализма? Его отец был известный врач,человек широких взглядов, настоящий космополит, хотя в некоторые времена этослово вызывало отторжение. Я знал Арманда и не верил в его самоубийство, нехотел верить, может, так будет точнее.