— Это всего лишь слухи, — прервал ее Дронго, — и не всегдапроверенные. Вы писали об Арманде Краулине?

— Да, — кивнула журналистка, — мне было интересно написатьпортрет человека ушедшей эпохи.

— «Ушедшей эпохи», — повторил Дронго, — в этом слове естьнечто обидное. Вам не кажется?

— Ничуть. Вы же не будете отрицать, что та эпохазакончилась. В ней были свои герои, но и антиподы им. Вот мне и было интереснооб этом написать.

— Ему сейчас было бы только пятьдесят пять лет, — вспомнилДронго. — Вы считаете, что это возраст человека ушедшей эпохи?

— Наверное, — рассмеялась она, — мне трудно об этом судить.

— Сколько вам лет?

— Двадцать пять. — Она тряхнула головой. — Вы считаете меняслишком молодой?

— Нет. Я вам немного завидую. В девяносто первом вам былотолько двенадцать. Значит, многие недостатки той эпохи вы уже не застали.

— Зато успела стать пионеркой, — рассмеялась девушка,обнажая мелкие острые зубы.

У молодых людей бывают красивые зубы, и как-то сразузаметно, что они свои, в отличие от безупречных улыбок любых кумировшоу-бизнеса. «Нужно посоветовать стоматологам делать не столь безупречные зубы,чтобы они были больше похожи на настоящие», — подумал Дронго.

— Рад был с вами познакомиться, — поднялся он еще раз ипротянул ей руку.

— Где вы остановились? — спросила Делчева с настырностьюхорошего журналиста. — Я бы хотела с вами еще раз увидеться.

— В отеле «Радиссон». Спасибо за ваши слова. До свидания. Досвидания, господин Пиесис. Вы мне очень помогли. Благодарю вас.

Он вышел из здания. Начинался сильный дождь. Дронго поднялруку над головой и вспомнил про улицу Рупницибас. Кажется, отсюда недалеко.Можно поймать такси, иначе сам он не найдет эту улицу.

Остановив машину, Дронго уселся на заднее сиденье и попросилотвезти его по указанному адресу. Водитель согласно кивнул. И едва ониотъехали, спросил:

— Вы там живете или едете в гости?

— Еду в гости, — ответил Дронго. Он обратил внимание нарусский язык водителя. Тот говорил с южным акцентом.

— Вы, наверное, не местный, — предположил водитель, — я ужетридцать лет работаю в такси и сразу узнаю, когда человек местный, а когда —нет. А на Рупницибаса это самый известный дом бывших сотрудников партийногоаппарата. Вам нужен именно этот дом?

— Да, этот.

— Известное место. Тогда в Риге еще не строили столькодомов, сколько сейчас. И таких богачей не было. Посмотрите, какие виллы онипостроили на нашем побережье.

Дронго не ответил, он смотрел в окно, на спешащих под дождемпрохожих.

— Мы приехали сюда в Ригу тридцать лет назад, — продолжалмежду тем словоохотливый водитель, — у меня мать русская, а отец —азербайджанец. Нас четверо детей и двое разных отцов. Мой отец умер, когда ябыл совсем маленьким, и мать вышла замуж за туркмена. Она потом шутила, чтоимела сразу двух мужей мусульман. Как гарем наоборот. Мы жили в Небит-Даге,затем в Ашхабаде, потом решили переехать сюда. Тридцать лет назад. Тогда здесьбыло совсем по-другому. Я здесь женился, у меня выросли дети, появились внуки…

Дронго повернул голову и посмотрел на водителя.

— А теперь мне не дают гражданства, — с ожесточением сообщилтот. — А таких, как я, половина Латвии. Они говорят, что мне нужно сдаватьспециальный экзамен. А я не собираюсь этого делать. Не пойду сдавать никакогоэкзамена. Я прожил здесь тридцать лет, всегда честно работал, никого не убивали не грабил, ни разу не был под судом. Почему мне не дают гражданства? Почемуони считают меня человеком второго сорта?

Дронго молчал.

— Мы приезжали сюда жить и работать, — горько сказалводитель, — а теперь выяснилось, что все мы оккупанты. И я тоже оккупант.Говорят, что нужно было в свое время уехать в Россию. А кто меня там ждал? Комуя там был нужен? И как мне уехать, бросив дом, семью, детей, внуков? Куда ехатьи на какие шиши? Кто мог уехать, уже давно в Англии или в Германии. И молодежьнаша уезжает, не может устроиться здесь на приличную работу.

— У вас нет паспорта? — поинтересовался Дронго.

— У меня есть паспорт, что я не гражданин, — ответилводитель. — Вот такая петрушка. — Он повернул налево и мягко затормозил. Затемобернулся к Дронго: — Вас подождать?

— Спасибо, не нужно. — Дронго расплатился и вылез из машины.— Удачи вам, — пожелал он водителю.

— И вам, — ответил тот, довольный оставленными чаевыми.

Когда машина отъехала, Дронго подошел к дому и нашел нужныйподъезд. Дверь оказалась с кодом. Он оглянулся по сторонам. Как попасть в этотдом? Рядом никого. Нужно подождать кого-нибудь из соседей безо всякойуверенности, что здесь появится какой-нибудь прохожий в такое время суток. Чертвозьми, как все это обидно! Часы показывали половину девятого. Он досталтелефон и набрал номер Яковлевых. Никто по-прежнему не отвечал. Но если онправильно помнит, то они жили на первом этаже с правой стороны. И там сейчасгорел свет в окнах, выходящих на балкон. Может, попытаться пройти по газону ибросить какой-нибудь камешек на их балкон? А если они не услышат? И вообще, гдегарантия, что они по-прежнему живут в этом доме? Ведь прошло столько лет…Пиесис говорил, что Яковлева еще жива. Неужели жива? Она ведь тяжело болела вконце восьмидесятых.

Влезать на балкон, конечно, нельзя. Его просто не поймут и влучшем случае сдадут в полицию. Он услышал чьи-то шаги и обернулся. К немуподходил молодой человек лет восемнадцати с пакетом в руках. Очевидно, пареньходил в магазин. Было видно, что он несет хлеб, кефир, какие-то продукты.Незнакомец подошел к дверям подъезда, собираясь набрать код.

— Извините, — шагнул к нему Дронго, — вы не знаете, здесьживут Яковлевы?

— Какие Яковлевы? — насторожился молодой человек.

— Они жили на первом этаже с правой стороны, — показалДронго.

— Это наша квартира, — ответил молодой человек, вглядываясьв гостя, — а кто вы такой?

— Здесь живет Сюзанна Силивесторовна? — уточнил Дронго.

— Вы из Баку? — вдруг спросил молодой человек. — Я, кажется,вас узнаю. Но мне было тогда четыре года. Я Юрис, ее внук. Вы меня помните?

— Помню, — кивнул Дронго. — А ваша бабушка еще жива? — Он ненадеялся услышать положительный ответ.

— Она очень болеет, — ответил Юрис. — Она болеет уже многолет.

— Она в больнице?