— Я говорил с Генеральным прокурором, — добавил Романенко. —Он полностью со мной солидарен. Если мы снова получим отказ, это будет пощечинане только прокуратуре, но и всей нашей правоохранительной системе. Купленныежурналисты и так изгаляются над нами, доказывая, что все подстроено бригадойпрокуратуры и на суде уголовное дело против Ахметова и его группы все равнолопнет. Мы обязаны доказать свою правоту. Именно поэтому я решил прибегнуть кстоль нетрадиционному для прокуратуры шагу. Я получил согласие Генеральногопрокурора на розыск Труфилова. Мы готовы оплатить все ваши расходы. Но нужнонайти и доставить его в Москву до двенадцатого мая. Иначе мы действительнопроиграем.

Дронго все еще молчал.

— Речь идет не о престиже прокуратуры, — продолжал Романенко,— не о моей карьере и не об амбициях нашего Генерального прокурора. Мы должныпоказать всем, что наконец перешли от слов к делу. Мы обязаныпродемонстрировать нашу решимость бороться с воровством и коррупцией, которыезахлестнули нашу страну.

Сейчас вопрос поставлен именно так. Или мы, или они. Выхотите нам помочь?

Дронго все еще молчал, понимая всю сложность предстоящейработы. Но с другой стороны — это и была его настоящая жизнь, то единственное,что он умеет делать.

— Каким образом вор в законе мог запугать сотрудника ГРУ,пусть даже бывшего? — вдруг спросил Дронго. — Здесь что-то не сходится.

— Нам тоже так кажется. Но никаких видимых причин мы ненашли.

Возможно, был просто сговор между ними. Возможно, были идругие серьезные мотивы. Ничего конкретного у нас пока нет. Так вы согласны?

— Да, — ответил Дронго. — Да, кажется, вы меня убедили. Дляначала я должен получить полное досье на всех людей, которых вы мне назвали. Ивыпейте наконец свой чай, или мне придется его снова выливать.

— Я был уверен, что вы согласитесь, — с облегчением произнесРоманенко.

— Меня уверяли, что вы лучший аналитик в мире, и ужнаверняка в странах СНГ лучше вас никого не найти.

— Спасибо, — пробормотал Дронго, — мне остается толькоповерить вам и найти исчезнувшего Труфилова. Надеюсь, его не закопалигде-нибудь за городом, и он действительно сумел выбраться в Европу. Нампредстоят долгие разговоры. Вы должны рассказать мне обо всем более подробно. Иразумеется, ознакомить с документами вашей следственной группы.

— Конечно, — согласился Романенко, — это в наших интересах.И еще одна просьба. Я понимаю, что эти слова лишние, но обязан сказать, этобыло одним из условий нашего Генерального прокурора. Никто, кроме нас с вами,не должен знать о поисках Труфилова. Это единственное и обязательное условие.

— Думаю, что оно справедливо. Но учтите, мне понадобятсяпомощники.

Надеюсь, у вас есть на примете толковые молодые люди,один-два человека?

— Найдем, — пообещал, улыбаясь, Романенко.

Мы летим в небе над Европой. Говорят, это самая лучшаятрасса в мире.

Лететь над Европой из Москвы куда-нибудь в Париж илиАмстердам — это значит быть постоянно под контролем сразу несколькихавиадиспетчеров, которые внимательно наблюдают за движением лайнера, передаваяего буквально «из рук в руки». Собственно, диспетчеры есть везде, ноевропейские трассы особенные.

Во-первых, они перегружены так, что из иллюминатора всегдаможно увидеть пролетающие навстречу или параллельно с вами самолеты, аво-вторых, здесь сидят лучшие специалисты в мире. Такого класса авиадиспетчеры,возможно, есть только в США. Но столь проверенных трасс точно нет нигде в мире.Стоит лишь представить себе, сколько под крылом вашего самолета надежных иблагоустроенных аэропортов, и можно спокойно спать в своем кресле. Полет надЕвропой всегда удовольствие, почти гарантированная безопасность, если, конечно,самолет можно считать гарантированно безопасным средством передвижения.

Где-то я читал, что риск погибнуть в авиационной катастрофепримерно равен одной двадцатипятитысячной. Шанс почти нереальный. Но есливспомнить, сколько людей ежегодно гибнет в авиакатастрофах, то как-то сразузабываешь об этих шансах. Впрочем, мне все равно не умереть в самолете. У менямало шансов вернуться обратно в Москву живым и невредимым. Вернее, шансов почтинет. Один на сто или на тысячу. Я не знаю, как считать. Я ведь идеальнаямишень. То есть такая круглая бумажка с указанием разрядов, которую повесилиперед глазами стрелков, чтобы они попали точно в десятку. Стрелки имеютнеограниченное количество патронов и возможность стрелять столько, сколько имнужно. А я обязан терпеливо дожидаться, когда в меня попадут. Точно в десятку.Может быть, в сердце. Или в голову. Это уже не так важно. Единственное, на чтоя не имею права, так это уклоняться от их преследования. Я не имею права никудаисчезать.

Более того, я обязан сделать все, чтобы быть у них постояннопод прицелом.

Только не считайте меня сумасшедшим. Я сознательно сделалсвой выбор. И вполне понимаю, на что именно я иду. Впрочем, на сегодняшний деньу меня все равно нет иного выбора.

Я нахожусь в салоне бизнес-класса. Мой широкомордыйпреследователь сидит в другом салоне. Но я не сомневаюсь, что среди моихспутников есть его напарник. Все спят, но один наверняка делает вид, что спит.Впрочем, я, возможно, излишне подозрителен. Куда я могу сбежать из самолета,который только через несколько часов приземлится в Амстердаме? Выпрыгнуть спарашютом? Или заставить пилотов посадить самолет где-нибудь в Германии? Всеэто хорошо для фантастического боевика. В жизни все скучнее и проще. И гораздоопаснее.

Впрочем, какая мне разница, чем моя история не похожа нанадуманные романы. Любой профессионал скажет вам, чем и как отличаетсянастоящая жизнь от захватывающих приключений супергероев. Да прежде всего своеймонотонностью, своей обыденностью. Самые великие разведчики — это те, о которыхмы так ничего и не узнали. Самые выдающиеся контрразведчики — это люди,незаметно и хорошо делавшие свою работу. Когда преступника арестовывают сострельбой и погоней, это означает только одно — следователь не умеет работать,а сотрудники уголовного розыска откровенные профаны. К сожалению, это неотносится ко мне.

Моя жизнь в течение нескольких ближайших дней или недель,смотря по тому, сколько я смогу продержаться, не обещает быть ни монотонной, ниобыденной.

Мне кажется, я примерно знаю, кто именно напарникШирокомордого. Это неприятный типчик, сидящий в углу салона. У него короткие,будто нарисованные усики и несколько азиатский тип лица. Возможно, он калмыкили татарин. Скорее всего его родовые корни на Северном Кавказе. Он удивительнобыстро открывает глаза, когда рядом с ним появляется стюардесса. Не спит,имитирует сон.