На пороге стоял высокий светловолосый мужчина. Он смотрел намаму и на меня. Стоял и смотрел. И я видел в его глазах что-то совсемнепонятное, что-то страшное для меня. У него дергался глаз. Я видел, как дрожалего левый глаз. Он пытался что-то сказать и… молчал. А потом он шагнул к моеймаме, и мама бросилась к нему. Она бросилась к этому чужому человеку, обнялаего и начала целовать. Господи! Как она его целовала! Примерно так же, как именя до этого, в машине. Нет, не так. Она целовала его немного по-другому. Онацеловала его так, как целуют самого дорогого человека после долгой разлуки. Аон сжимал ее в своих объятиях, отвечая на ее поцелуи, сжимал так, словно хотелзадушить.

Заревев от гнева и ужаса, я бросился на этого человека. Яхотел его убить, растоптать, задушить, отобрать у него свою маму. И выброситьнезнакомца на улицу, вышвырнуть его из нашей жизни, спасти себя и свою маму.

Я колотил его по ногам изо всех сил, кричал, плакал. Нонезнакомец вдруг выпустил из рук маму, сгреб меня в охапку и поднял высоко надсобой. Я закричал от ужаса. Но мама не пришла мне на помощь. Она стояла рядом иулыбалась. Я не мог понять, почему она меня предала, ведь до сегодняшнего дняона любила меня больше всех на свете. Почему она не вырывала меня из рук этогодядьки. Но в эту секунду она даже не смотрела на меня, она смотрела на него иулыбалась. А он, подняв меня над головой, словно разглядывая, вдруг спустилпониже, прижал к себе и начал целовать. Я почувствовал его незнакомый запах,прикосновение его чужих губ.

— Эдгар, — повторял он как заклинание, — мой Эдгар.

Никогда больше отец вот так не поднимал меня на руки.Никогда не позволял себе подобной сентиментальности. Но в это мгновение егословно прорвало. Я вдруг понял, что незнакомец не сделает ничего плохого нимне, ни нашей семье. Я успокоился, а он продолжал меня целовать, бормоча, какзаклинание, мое имя. И в этот момент я услышал голос мамы:

— Это твой отец, Эдгар. Твой отец. Он вернулся.

Я посмотрел на незнакомца и вдруг понял, что у меня теперьбудет отец.

Но я радовался этому обстоятельству в основном потому, чтосмогу теперь хвастаться отцом перед соседскими ребятишками. Похоронки с фронтанаходили даже это далекое село, и многие ребята росли уже без отцов. Как мызавидовали тогда тем, у кого вернулись живые отцы. Как же мы завидовали им…

…Мне все-таки не нравится этот типчик в углу. Я поднимаюсь ииду в туалет. Кажется, он тоже поднялся. Неужели они полагают, что я смогусбежать из туалета, или они боятся, что я покончу с собой? Но это не входит вмои планы.

Уже входя в туалет, я оборачиваюсь. Никаких сомнений. Онидет прямо ко мне.

Наверно, собирается дежурить у дверей. Может быть, онибоятся чего-то другого?

Но чего?

В этот день у них было назначено свидание в ресторане.Дронго был знаком с несколькими известными адвокатами в Москве. ДавидаСамуиловича Бергмана знал довольно давно. Бергман был известным адвокатом,который не только сохранил клиентуру с советских времен, но и сумел подтвердитьсвою репутацию в середине девяностых, блестяще проведя ряд процессов в Москве иСанкт-Петербурге. Достоинствами Бергмана были его безукоризненное знаниезаконов, умение использовать малейшие оплошности обвинения и сугубое внимание кмелким деталям, которые обычно ускользали от внимания следователей.

В свою очередь Бергман знал Дронго как одного из самыхлучших аналитиков, который не раз помогал представителям правоохранительныхслужб в ряде сложных расследований, причем помогал не выступая на сторонеобвинения, но в ряде случаев и адвокатам, становясь на сторону несправедливообвиненных жертв судебного и прокурорского произвола, незаконно осужденныхзаключенных.

Они относились друг к другу с должным уважением, сдобреннымсамоиронией, принятой в среде профессионалов высокого класса. Оба отличалисьеще одним роднившим их качеством — господа эти были заядлыми гурманами. Но еслиДронго умудрялся сохранять неплохую физическую форму и весил чуть меньше стакилограммов — при росте метр восемьдесят семь, то Давид Самуилович весил большеста пятнадцати кэгэ, будучи на пятнадцать сантиметров ниже ростом. Бергманпредпочитал классические костюмы-тройки и постоянно менял очки, которых у негобыло несколько дюжин.

В Москве в середине девяностых открылось много прекрасныхресторанов, известных не только своими «кусающимися» ценами, но и изысканнойкухней.

Несмотря на августовский обвал девяносто восьмого и изрядныйотток богатых клиентов, в столице сохранялось немало мест, где можно былопообедать вкусно и с комфортом.

Они выбрали ресторан «Монте-Кристо», что на проспекте60-летия Октября.

Кабинет для особо важных гостей был заказан заранее; когдаДронго приехал на место встречи, выяснилось, что Бергман его уже ждал.

— Я решил прийти чуть раньше, — признался адвокат, пожимаяруку Дронго, — у меня оказалось немного времени, и я подумал, что можнопозволить себе подождать вас тут. Спасибо за приглашение, я, кстати, не был ещев этом ресторане.

— Я тоже, — заметил Дронго, усаживаясь за столик, — но мнепонравилось рекламное объявление этого заведения. В разделе «часы работы» былоуказано, что ресторан работает «с двенадцати часов дня и до последнегопосетителя».

Согласитесь, это говорит об определенном уровнеобслуживания.

— Согласен, — улыбнулся Давид Самуилович, которому официантподал меню.

— Потрясающе! — восхищенно отреагировал он тут же. — У васбезошибочная интуиция, Дронго. Посмотрите только, как поэтично описаны блюда.Просто прелесть! «Каменный окунь, запеченный на углях с пряными травами итоматом, сервированный лимоном и отварными молодыми овощами, на соусе изосветленного сливочного масла с пикантными специями», — процитировал он. — Чертвозьми, да это настоящая поэма! Или вот еще — «Филе дикого французского кабана,маринованное пряными травами, фаршированное черносливом и жареными грецкимиорехами, запеченное со свежим помидором и сыром „Эмменталь“, с соусом изкрасного вина, можжевельника и брусники». По-моему, здесь работал не шеф-повар,а живой классик.

— Возьмите лучше рулет из ягненка, — посоветовал Дронго, — ивыберите себе салаты по вкусу. Кстати, какое вино вы предпочитаете —французское, американское?

— Американское. У французов большее разнообразие, затокалифорнийские вина, как правило, более насыщенные и с редким букетом.

— Какое конкретно вино? — спросил Дронго.

— Каберне совиньон восемьдесят пятого или восемьдесятседьмого года, — попросил Бергман, — и минеральную воду.