— Но как же, офате? — мастер от ужаса расширил глаза. — Как же помолвка без платья? Это нарушение традиций!

Похоже, он уже успел выдумать себе невесть что.

— Не беспокойтесь. Я хочу устроить унбару де ла Фиеру небольшой сюрприз, — мысль о маленькой, но полезной проделке уже начала зарождаться в голове. Вряд ли Альдору понравится, но для меня так будет, пожалуй, даже лучше. — Если вдруг я захочу заказать платье для помолвки, то сразу же обращусь к вам.

Я улыбнулась, стараясь состроить загадочный вид, и мастер Чеботари кивнул слегка разочарованно, а девушки захлопотали вокруг еще усерднее.

Меня обмеряли, поворачивали и предлагали выбрать подходящие ткани. Я только и успевала переносить внимание с одного на другое, прислушиваться и отвечать на вопросы. Иногда передо мной появлялось привычное лицо Андры, которая тоже принялась помогать — весьма ловко и уместно. В пылу хлопот меня даже случайно уколола булавкой одна из помощниц унбара Чеботари, когда закрепляла отрез ткани, чтобы посмотреть, как цвет будет смотреться на моей коже. Я вскрикнула звонко — сама испугалась. Но больше всего переполошился, кажется, сам мастер:

— Рамона! С тобой сегодня что? Руки онемели? — он слегка успокоился, спустив пар, и тут же обратился ко мне со всем пылом сильно провинившегося человека: — Простите, офате. Простите! Чем я могу загладить вину?

Но я только отмахнулась. Легкая боль быстро прошла, а поднявшееся настроение ничуть не испортилось от этого мелкого и не стоящего большого внимания происшествия. Первый раз в жизни я почувствовала, как меня настолько умело взяли в оборот, что ничего и не успеваешь осознать. И вот уже отложены в сторону отрезы бархата — на праздничное платье — и льна. Белого — на дивные сорочки. Карминового и синего — для двух других платьев. Небольшой кучкой лежали на столике мотки тесьмы и кружев. Я настолько погрузилась в эту легкую, но приятную суматоху, что даже не поняла, в какой миг руку с картой начало припекать.

Поначалу показалось, что это из-за вставшей в небольшой комнате духоты, но в другой миг эти ощущения стали острее. И когда я потерла запястье — неосознанно — и поморщилась от рассыпавшейся по коже боли, тут же поняла, что с картой что-то не так. Жжение все нарастало, пока не начало подниматься к локтю. Неизвестно, сколько я еще смогла бы выдерживать эту оглушающую и ослепляющую боль, если бы не решила, что пора уходить. Пока никто и ничего не успел заподозрить.

— Благодарю, унбар Чеботари, — поторопилась распрощаться с мастером, высвобождаясь из цепких рук его помощниц.

Все равно мы успели сделать все, что нужно.

— Ваши платья будут готовы точно в срок, — выкрикнул он мне почти вслед, потому как я улепетывала из каморки, кажется, слишком быстро — Андра едва за мной поспевала.

Маркуш, который сидел все на том же месте и развлекал милую дочку портного какой-то незамысловатой беседой, тут же встрепенулся, упирая в меня вопросительный взгляд: я так толкнула дверь, что едва не ударила ею о стену.

— Нам пора, Маркуш, — бросила на ходу совершенно непочтительно.

И, покачнувшись в дверях, впечаталась плечом в косяк, когда в руке полыхнуло и вовсе невыносимым жжением. Заворачивая кисть в ткань собственной юбки, я кое-как добралась до повозки, уже почти ничего не видя через краснеющую пелену, что встала перед глазами. Кажется, я даже не смогла в какой-то миг удержать стон. Руку просто полосовало на тонкие ленты, страшно было посмотреть на нее и увидеть некое кровавое месиво. Потому что создавалось полное впечатление, что там оно и есть.

— Что случилось? — шепот Маркуша прозвучал сбоку. Крепкая рука подхватила меня под локоть.

И хорошо, потому что я всерьез опасалась упасть. Но наконец спасительный полумрак повозки укрыл меня ото всех любопытных взглядов, что так и впивались со всех сторон: работницы портного, которые поспешили меня проводить, случайные прохожие, стражники...

Я откинулась на спинку сидения и прижалась боком к Маркушу, который сел слишком близко. И даже, кажется, обнял меня за талию — но сейчас было уже все равно. Он просто удерживал меня на месте в тот миг, как все вокруг качалось в раскаленном мареве боли. Я едва цеплялась еще за собственное сознание, чтобы вовсе не опрокинуться в черноту…

— Что это? — прохладные пальцы юноши коснулись правой кисти.

Я все же опустила тяжелую голову, которая так и норовила запрокинуться куда-то вбок, с трудом поднесла руку ближе к глазам. На коже отчетливо проступали тонкие багровые полосы, словно что-то прожигало ее.

— Это карта, — выдохнула я, стараясь сделать это как можно тише, совсем уж наваливаясь на плечо Маркуша.

Он крепче обнял меня — узнай о том Альдор, он просто добил бы меня, чтобы не мучилась — и устремил взгляд перед собой, словно крепко задумался. Чистый прохладный поток коснулся меня самым краем, растекся в стороны, явственно исходя от Маркуша. Тот шевельнул губами, опустил веки всего на миг и накрыл мою кисть ладонью.

Кожу запекло еще невыносимее — и я вскрикнула. Благо повозка ехала по безлюдному переулку и никто, кроме стражи и кучера, не услышал моего вопля, кроме до ужаса напуганной Андры, которая вжималась в угол повозки на противоположной ее стороне.

А потом, в какой-то миг все пропало. Маркуш оперся на спинку сидения, глубоко и часто дыша. но вновь склонился ко мне.

— Из вас хотели забрать ее, — как что-то само собой разумеющееся сообщил он, тычась мне в ухо сухими горячими губами.

Андра только уставилась на нас, не расслышав, кажется, что он мне сказал. Зато она, похоже, весьма удивилась тому, как тесно ко мне прижимается младший де ла Фиер. Вот будет разговоров в замке! Да это казалось сейчас столь незначительным, что лишь мелькнуло тенью в мыслях и растворилось в новой волне уже ослабевшей боли.

Я вновь посмотрела на свою руку: словно тонкой паутиной, она была увита уродливыми пекущими линиями. Самые страшные мучения уже закончились, но что-то осталось — в самой глубине, отдаваясь в ладонь, пробегаясь тонкими раскаленными лезвиями по пальцам. И можно быть уверенной, боль будет изводить меня еще долго.

Маркуш тоже стремительно бледнел, но его лицо оставалось неподвижным, словно он всеми силами старался не пустить на него даже проблеск хоть какого-то ощущения изнутри. Его дыхание никак не выравнивалось, а так и лежащая на моей талии рука становилась все холодней.

— Маркуш, — я окликнула мальчишку, боясь, что сейчас его вновь скрутит приступ, о которых мы уже начали забывать.

Он перевел на меня почти бездумный взгляд — и внутри все вздрогнуло от холодной пустоты в них, будто разумом он канул в какую-то совершенно неведомую мне глубину.

— Что случилось в той комнате? — спросил Маркуш чужим голосом, низким и каким-то утробным.

Казалось, он вдруг повзрослел на десяток лет: возле уголков его губ залегли едва заметные морщинки, а глаза будто бы слегка ввалились и потемнели еще сильнее, скулы, еще миг назад мягко отрисованные приглушенным светом, что проникал в повозку, стали резче.