– Я только сейчас приехала из города, – сообщила Кристина, –что тут творится? Поднялся такой страшный ветер. И портье мне сказал, чтотеперь мы будем обедать и ужинать в отеле, пока ураган не стихнет. Как эторомантично! Почему у вас такие кислые лица? – спросила она, обращаясь ксидевшим за первым столиком.

– Тише, – попросил ее Вацлав, – у нас случилось несчастье.

– Что произошло? – удивилась Кристина.

– Сегодня ночью во сне умерла баронесса Хильберг, – тихосообщил Вацлав.

– Какое несчастье, – сказала Кристина таким голосом, какимговорят домохозяйки на рынке, узнав о том, что закончилась спаржа. Она подошлак столику, где в гордом одиночестве сидела Стефания Гуарески, и уселась рядом сней.

– Отчего она умерла? – спросила Кристина у сидевшей рядомитальянки.

Та пожала плечами:

– Понятия не имею. Наверно, сердце. Ей было уже подвосемьдесят.

– Но она так хорошо выглядела.

– Иногда такое случается, – заметила Стефания.

В зал вошла еще одна женщина. Такого же высокого роста, какСтефания, и тоже на высоких каблуках. Только у нее была белая юбка– миди,закрывавшая ее загорелые, мускулистые ноги, и темная блузка без рукавов, нескрывавшая ее высокой груди и мощных, почти атлетических рук. У женщины былизеленые глаза, прижатые к голове большие уши, чувственный рот, резко очерченныескулы. И повадки пантеры. Очевидно, что двум таким грациозным «животным» заодним столом было очень некомфортно. Но для восьмерых гостей было накрытотолько два стола, а демонстративно пересаживаться за другой столик никто нехотел. Это была Каролина Лидхольм. Дронго подумал, что в свои сорок пять эта женщинавеликолепно сохранилась. Она прошла к столу и уселась напротив Стефании,коротко кивнув ей. Между ними словно проскочила искра.

Как странно, подумал Дронго. Когда-то бальзаковский возрастсчитался для женщины предельно допустимым для флирта и любви. А ведь сегодняженщина, когда ей исполняется тридцать, только начинает расцветать. Всеизменилось. Когда-то мужчина в пятьдесят считался глубоким стариком, а сейчасэто еще молодой человек, полный сил и планов на будущее. Женщина в сорок ужебыла старухой, а сейчас они выходят замуж и рожают именно в этом возрасте, неговоря уже о любовниках, которых принято заводить именно после сорока. Может, ядумаю так, потому что мне начали нравиться женщины в возрасте? Нет, они мневсегда нравились. Я никогда не понимал, как можно влюбляться ввосемнадцатилетнюю девушку, ничего не понимающую и не знающую жизни. Или во мнеговорит мой возраст? Возможно, я не совсем прав, ведь чувство любви преображаетлюбую женщину. И все-таки, все-таки… Гораздо интереснее беседовать с человеком,который много знает и много повидал, чем открывать книгу, в которой нет ничего,кроме пустых страниц. Хотя некоторым нравится самим заполнять эти страницы.

Достаточно взглянуть на Каролину Лидхольм или СтефаниюГуарески, чтобы понять, насколько изменились все представления о возрасте. Однаиз его знакомых поехала в Лос-Анджелес в сорок семь лет и решила рожать, сделавсебе искусственное оплодотворение. Родилось сразу трое близнецов. В прежниевремена ее бы назвали героиней, в Средние века просто сожгли бы на костре. Вдвадцать первом веке это посчитали в порядке вещей. Он хорошо помнил, как вВашингтоне его познакомили со спикером американского конгресса – Нэнси Пэлоси.Ей было уже далеко за пятьдесят. У нее было пятеро взрослых детей. Но эта женщинапроизвела на него неизгладимое впечатление. Он даже рискнул бы сказать, чтотогда немного влюбился в нее. Эта трехминутная встреча была первой и последней,но он запомнил ее на всю жизнь. В другом случае его познакомили с настоящейкрасавицей, актрисой, моделью и певицей, позже ставшей супругой президентаФранции. Ей тоже было под сорок, но она не только сохранила изящную фигуру имолодую осанку, но и вызывала восхищение мужчин своими независимыми взглядами исуждениями. Очевидно, президент Франции был не самым последним мужчиной в этойстране, если сумел покорить сердце подобной красавицы.

Мир менялся. И иногда не в худшую сторону. Это относилось втом числе и к эмансипированным женщинам, все дальше и дальше отодвигающимпредельный возраст дамы, после которого флирт практически исключался. Теперь замолодых красавцев выходили замуж дамы в возрасте, иногда годившиеся им вматери, и не во всех случаях это был мезальянс.

Официанты начали подавать салаты. Абрамшис посмотрел на обастолика.

– Дикинсона нет, – шепотом сообщил он, – наверно, не можетесть. Неужели он действительно так переживает ее смерть?

– Возможно, – кивнул Дронго, – но нам все равно нужно будетс ним переговорить еще раз.

Едва он закончил свою фразу, в зал ресторана вошел ЭнтониДикинсон. Он успел переодеться и теперь был в светлом костюме и темной рубашкебез галстука.

– Значит, не очень-то он и переживает, – усмехнулсяАбрамшис, взглянув на секретаря. – Может, он нарочно разыгрывал перед намибезутешное горе?

Дикинсон оглядел всех собравшихся и как-то нерешительнопрошел дальше. Остановился у столика, где сидели Дронго и Абрамшис. Они были вобычных костюмах, и никто из женщин не обращал на них особого внимания, если быне появившийся Энтони Дикинсон.

– Здравствуйте, господа полицейские эксперты, –неестественно громко сказал Дикинсон, и все посмотрели в их сторону, – вы ещеничего не нашли? Мало того, что несчастная баронесса умерла в этом чужом месте,в гостиничной кровати, она еще и лишилась своей куклы.

– Не кричите, – попросил его Абрамшис, – мы вас хорошослышим.

– Значит, куклу вы тоже не нашли. Бедная «Венера», она,наверное, тоже умерла, – сказал Дикинсон по-прежнему громко. Он слегкакачнулся.

Дронго понял, что несчастный секретарь просто пьян. Он, очевидно,напился сразу после разговора с начальником полиции.

– Какая кукла? – спросил поднявшийся со своего места ВацлавСольнарж.

– Он не в себе, – тихо произнесла Мильви Пухвель.

– Вы все спокойно обедаете, как будто ничего не произошло, –закричал Дикинсон, – а она умерла! Вам все равно, была она или нет. Кто-то извас еще и обокрал несчастную миссис Хильберг. Бедная Элизабет.

Теперь уже все женщины смотрели в их сторону. Некоторые дажеподнялись со своих мест.

– Хватит, – резко сказал Абрамшис, поднимаясь со стула ихватая несчастного секретаря за руку, – вы пьяны. Вам нельзя здесь оставаться.Вернитесь в свой номер, и я попрошу, чтобы обед вам подняли туда.Возвращайтесь.

– Не трогайте меня, – попытался вырваться Энтони Дикинсон, –я тоже хочу умереть. Зачем мне оставаться в этом несовершенном мире?