уже двадцать минут, дважды застревал под креслом, откуда это прекрасное солнце доставал смеющийся Коровьев, трепал по голове и ходил сам гордиться своим местом работы. С Чеховым все также стояла полная тишина, хотя, врать не буду, Женя постоянно говорил, мол:

— Так и будешь молчать? Вот давай, отстаивай позицию!

Но Ваня лишь снисходительно улыбался, продолжая молчать.

— Парни, мы потеряли Булгакова.

Со сцены спрыгнул Базаров в изумрудной рубашке, его красивые вьющиеся волосы падали на лоб, а карие глаза казались янтарными.

— Чего? Вы же вместе ходили. Ты как умудрился его упустить? — взволнованно потер руки Адам.

— Коровьев, Сашка — ребенок. Убежал куда-нибудь и заблудился. — Есенин с разбега залез на сцену. — Чего стоите? Идем искать.

Чехов присвистнул и в традициях их прежней дружбы поднялся следом, остальные последовали его совету. Базаров рассказывал, что отошел в соседнюю гримерку посмотреть, не испачкалась ли в штукатурке рубашка, вернулся — Саши нет. И главное, буквально метр на метр все, а у Булгакова получилось куда-то сбежать. Коровьев направил Чехова и Есенина в левый карман проверять там, но Женя запротестовал и пошел в правый. Базаров с Коровьевым пошли осматривать центральный проход за кулисами, может, умудрился там застрять где-нибудь. Но ничего. В крохотной комнатушке, где оказался Женя, не было ничего, кроме вешалок с костюмами, двух столов и зеркала. На всякий случайЧехов поползал среди мешков с одеждой Чацкого, Буратино и военного офицера, но там Саши не оказалось, под столом тоже. Ваня же очутился в, видимо, центре макияжа и причесок, где нет ничего, кроме шкафа, огромного зеркала и разных косметических средств. Есенин просыпал на себя пудру, несколько минут отряхивался, понял, что это бессмысленно, и взял первую попавшуюся салфетку, но та была вся в помаде и туши, так что на фиолетовых штанах парня теперь красовалось пятно всевозможных цветов. Благо, Ваня нашел раковину и отмыл эту картину в духе кубизма. Из шкафа ему на голову выпал фен, Есенин отскочил в сторону и решил пойти назад. Коровьев с Базаровым порыскали среди складок кулис, но ничего не нашли, что неудивительно.

— Парни! — крикнул Чехов, который стал изучать уже вторую гримерку своего кармана, где как раз и сидели Витя с Сашей до пропажи второго. — Я нашел дверь. Может, он туда убежал?

Все остальные тут же оказались около него, расталкивая друг друга, чтобы посмотреть, что же Женя там обнаружил.

— Я проверил, она открывается. Адам, а что там? — Коровьев пожал плечами, Чехов кивнул. — Хорошо.

Он толкнул дверь, и перед глазами парней появился спуск в слабо освещенный подвал — стены желтые, пахнет то ли краской, то ли сыростью, а вдалеке так вообще полная темнота. Ваня побежал первым, скача ногами по ступенькам.

— Вы что застыли?

— Так начинаются все ужастики.

— Ваня… только не оборачивайся… — вдруг прервал спокойную речь Базаров, Есенина объял страх и мурашки понеслись по всему телу. — Беги сюда, быстрее! Оно уже рядом! — крикнул он, Ваня кинулся к друзьям, спотыкаясь и, лишь оказавшись с ними, оглянулся.

Конечно, ничего кроме темноты там не было.

— Вить. Ты дурак. Погнали, ребят! — тепло улыбаясь, вернулся вниз по лестнице Ваня, успокоившиеся ребята пошли за ним бродить по коридорам.

Дорога вела все ниже и ниже, разветвлялась и сходилась вновь, повсюду мелькали двери в какие-то кабинеты. Женя ныл, что Саша может быть совсем где угодно! Парни приняли решение не слушать его стоны и просто исследовать. На пути постоянно сталкивались мигающие лампочки, окна, начинающиеся почти у потолка. Коровьев чувствовал вину, мол, привел товарищей в театр, а сам ничего не знает кроме входа и выхода, вот, подвалы какие-то нашли, еще и Сашу потеряли. Ваня веселил всех рассказами о том, что вот он, когда в школе учился, по таким местам гулял, что не сравнится близко с этим дворцом, как он говорил. А потом этот герой с биографией Колумба отлетал в сторону от тени швабры в углу. Пейзажи не менялись: темно, сыро, и никому не понятно, где тут свет зажечь. Парням даже показалось, что они ходят кругами, ведь от таких катакомб можно ожидать чего угодно. Через некоторое время ходьбы по черным подвалам, столкновений с пауками и визга Жени тот остановился и перекрыл товарищам дорогу.

— Все, хватит. Идем назад. Вылез уже Саша, а вы просто глупости творите.

— У меня дежавю. — усмехнулся Базаров. — Ой, здравствуйте.

— Здравствуйте. — за спиной Жени раздался низкий старческий голос.

Чехов завизжал, кинулся в сторону и очень долго орал, пока парни в недоумении оценивали эту неожиданную трусость.

— Он не с нами.

В проходе стоял среднего роста седой бородатый старик, его лицо было покрыто аккуратными морщинами, что никак не уродовали, глаза горели необыкновенной добротой, не было в его движениях и взглядах ни агрессии, ни типичной старческой злобы, он лишь хихикал и улыбался.

— Чего-то вас много сегодня! Адам Вячеславович, Вы что ли? Очень хотел познакомиться с Вами! Мне рассказывали, Гнесинку закончили. — восторженно захихикал дед. — Пойдемте чай пить!

— Мы товарища нашего потеряли, ищем вот. Может видели? Худой, черные волосы, пугливый.

— Саша? Так он у меня в комнате уже час чай пьет, приятный молодой человек. Идемте!

Он зашаркал ногами по полу, зашел в одну из дверей. Саша Булгаков очень смутился, увидев пыльных товарищей.

— Друзья твои?

— Мои.

— Меня Михаил Александрович зовут. Сторож тут. С Сашкой мы уже заболтались! — улыбнулся мужчина.

— Булгаков, живой! Мы думали, что ж с тобой случилось.

— Булгаков, говоришь? А вас как зовут-то, парни? — дед аккуратно наливал из металлического чая кипяток каждому в кружку.

— Коровьев, Базаров, Чехов, а я…

— Дай угадаю. Пушкин? — дед перекручивал в руках чайный пакетик.

Есенин засмеялся, а Чехов фыркнул.

— Ага, дамский угодник тот еще.

— Не Пушкин я, Михаил Александрович!

— Ты на солнце похож, сынок. Вот и думал, раз солнце, то Пушкин. Может, Маяковский тогда?

— Ровно наоборот, дядюшка. — улыбнулся Базаров.

— Есенин?

Парни закивали, Михаил Александрович довольно поставил руки в бока.

— А почему Маяковский-то? — тихо произнес Саша.

— Светить всегда, светить везде

— Вот лозунг мой и солнца! — продолжил оживленный Есенин. — Михаил Александрович, а сыграйте нам на гитаре что-нибудь!

— А вы чего, не умеете?

— Мы с Коровьевым умеем. Устали бродить, понимаете! — улыбнулся Ваня, Михаил Александрович разрешил ему взять инструмент, а сам наклонился к Чехову и цокнул ему. — Ты чего на рыженького дуешься?

— Да предал он меня.

— Это неправда! — привычно вступился за товарища Саша.

— Вот они все думают, что он честен. И сам он не признает ничего.

— Сынок, верь настоящим друзьям, как бы правда ни была обидна, свои не предадут.