в министры людей, которых так называемое общественное мнение ненавидело – Голицына, Протопопова. А преданного и прежде любимого министра Николая Маклакова – уволил». Прервем цитату. Обратили внимание – и там, и там Маклаков. Да, родные братья – Василий и Николай. Первый, либерал, жаждет переворота, второй – убежденный монархист. Одна семья, одно воспитание, оба озабочены одним и тем же – как спасти государство. И рецепты – противоположные по целям – по форме одинаковые – хирургические. По мнению Солженицына, Николай II в начале 17-го года решил нанести опережающий удар – вернуть на свои места всех твердых монархистов и распустить Думу. Дождаться окончания срока ее полномочий, в конце года, и провести выборы в Думу новую, пятого созыва. И поручил Николаю Маклакову составить резкий по тону манифест, что тот и сделал. Да только император сам тут же и убоялся своей решительности. Солженицын пишет об этом: «Обессиливающие сомнения одолели государя, а нужно ли обострять, а не лучше ли – мирно, как оно все само течет, не обращая внимания на забияк. Переворот? Революция? Так это же все болтовня, во время войны никакой русский на переворот не пойдет. И армия беспредельно верна, да и смутьяны-заговорщики из Думы, тот же брат Маклакова, Василий, не решатся, хотя департамент полиции и подал на них рапорт с обвинением в подготовке заговора». В результате вместо манифеста о роспуске Думы в тот день государь начертал резолюцию на рапорте охранного отделения: «Общественных деятелей, да еще во время войны, трогать нельзя».

09.02

В ночь с 27 на 28 февраля 1917 года по новому стилю жандармы Петроградского охранного отделения произвели обыск в помещении рабочей группы Центрального Военно-промышленного комитета (ЦВПК) и той же ночью арестовали на домашних квартирах 10 из 11 членов этой группы. Напомним, что ЦВПК было общественной организацией, в которую входили представители бизнеса, профсоюзные активисты и политические деятели, в основном центристско-либерального круга – кадеты, октябристы, прогрессисты. Комитет был создан в начале Первой мировой войны, ставил перед собой задачу решать конфликты между трудом и капиталом, содействовать росту военного производства, повышать мобилизационную активность, короче – сплачивать различные слои общества в военное время. И, спрашивается, неужели царская охранка не делала различий между истинными революционерами-подпольщиками и легальными, лояльными к власти организациями? Но в том-то и дело, что лояльность царскому режиму в тот момент была уже явлением призрачным. Эдаким фантомом. В двусмысленную ситуацию попали и представители большого бизнеса. Шеф жандармского отделения генерал Глобачев докладывал министру внутренних дел Протопопову, что настроения в рабочих кварталах столицы подогреваются слухами, источник которых – руководство ЦВПК, миллионеры-фабриканты Гучков и Коновалов. А слухи очень опасные: будто полиция устанавливает на чердаках зданий и пожарных каланчах пулеметы, готовятся аресты. И здесь уже в сложном положении оказались сами полицейские чины. Не реагировать – получишь массовую манифестацию, для начала мирную, отреагируешь превентивно – то же получишь, но уже в виде протеста. Генерал Глобачев требовал ареста и Гучкова, и Коновалова, но министр не решился трогать больших людей, известных политиков. Дело ограничилось арестом именно рабочей группы. И тогда Гучков и Коновалов, пытаясь сохранить контроль над рабочим движением, показать свою заботу о людях труда, а главное, представить себя лидерами общественного движения, выступили с публичным заявлением, в котором говорилось: «Чтобы устремления рабочего класса не приобретали агрессивного характера, нельзя загонять это движение в подполье, нельзя “выемкою” выборных людей ликвидировать такое стихийное явление, как движение в рабочей среде. Как минимум арестованные должны выйти на свободу».

Согласитесь, любопытнейшая ситуация, большой бизнес пытается действовать в политике самостоятельно, но тут же оказывается между молотом и наковальней. Между царской охранкой и революционным подпольем. И в этом, пожалуй, заключался весь драматизм тогдашнего русского бизнес-класса. Хотя с победой Февральской революции поначалу будет казаться, что гучковым и коноваловым удалось оседлать ситуацию.

10.02

В этот день – 28 января 1917 года по старому стилю – в центре внимания была Петроградская конференция стран Антанты, о которой мы уже писали. Ее участники пытались понять, что же происходит в России, что в стране обсуждают, что думают, какого развития событий следует ожидать. Любопытный диалог на переговорах произошел в тот день между князем Оболенским и французской делегацией. Князь только что вернулся из поездки в Кострому, где у него были крупные производства – мануфактурное и сельскохозяйственное (молоко, масло). Собеседники князя знали о Костроме, что эта старинная вотчина Романовых когда-то служила цитаделью и убежищем для первого царя из этой династии. Считалось, что по традиции вслед за Сусаниным, который отдал жизнь за царя, Костромская губерния относится к тем, где «династический лоялизм наиболее живуч, где сохраняются в наибольшей неприкосновенности общественные привычки и национальные чувства». Итак, в кулуарах конференции зашел разговор о настроении умов, что думают, что говорят костромские мужики. «Плохо дело… – отвечал князь Оболенский. – Устали от войны мужики. Ничего в ней больше не понимают, кроме того, что победа невозможна. Однако пока еще не требуют мира. Я чувствовал всюду унылое и покорное недовольство… Убийство Распутина произвело сильное впечатление на массы. – А какого рода впечатление? – в один голос спросили все слушавшие в тот момент князя. – А это очень интересное явление и характерное для русской традиции. Для мужиков Распутин стал мучеником. Он был из народа, он доводил до царя голос снизу, он защищал народ против придворных, и вот придворные его убили. Вот что сейчас повторяют во всех избах. – Но в Петрограде-то, – парировал кто-то, – в столице-то народ был в восторге, узнав о смерти Гришки. Бросились даже в церкви свечи ставить перед иконой святого Димитрия, потому что думали, что великий князь Дмитрий Павлович лично убил эту “собаку”. – В Петрограде слишком хорошо знали об оргиях Распутина, всю эту изнанку, – возразил Оболенский, – кроме того, радуясь смерти Распутина, столичные жители в некотором роде выражали недовольство императором и императрицей. Но, в общем-то, все русские мужики об этом деле думают, как костромские». Это было еще одним обстоятельством, осложнявшим внутриполитическую ситуацию, потому что у части людей возникла иллюзия, что придворные избавились от защитника народных интересов. Надо ли говорить, что Распутин даже роли такой не пытался играть, в его демагогии не было подобного социального пункта. И очень показательно то, что во всей этой истории самые большие репутационные потери понес как раз Николай II, не сумевший ни защитить Распутина, ни наказать толком виновных в его гибели.

13.02

В этот день – 31 января 1917 года по старому стилю – император Николай II записал в своем дневнике: «Накануне проснулся с хрипотой. Теперь она меньше. Погулял утром с Алексеем.