вот, мол, если бы такой брак был заключен в начале 17-го, то как минимум одна из дочерей императора могла бы остаться в живых. Впрочем, в тот момент румынский двор сам искал пристанища: 6 декабря 16-го года немецкие войска захватили Бухарест, оставшиеся 22 дивизии румынской армии отступили в Молдову, а Румынский фронт пришлось держать русским войскам. И к существующим и без того большим проблемам прибавилась новая головная боль.

Еще один показательный заголовок газеты: «В дни трезвости. Винокуренный завод на кладбище». «В Царицыне на православном погосте обнаружен большой, оборудованный по последнему слову техники тайный винокуренный завод. Владелец – кладбищенский сторож – при задержании пытался оказать сопротивление, был обезоружен и арестован. В одной могиле найдено 160 бутылок чистого спирта и пачка денег. Завод функционировал четыре месяца, продукцию оптом и в розницу отпускали в мелочные лавки и шашлычные». О сухом законе в России, который Николай II ввел в самом начале войны, вроде бы всем известно. Но насколько строго выполнялись его требования? С одной стороны, были запрещены производство и продажа всех видов алкогольной продукции, с другой – известно, что крепкий алкоголь разрешено было подавать в ресторанах и трактирах. В данном случае указание на сбыт нелегального самогона в учреждения, скажем так, общепита, оставляет место для недоумения. А как же, в случае тотального запрета на винокурение, снабжать рестораны и шашлычные разрешенным алкоголем?[1]

Еще одна показательная заметка: «Владикавказ. К убийству миллионера Замкового». «Закончилось следствие по делу бывшего начальника терской охранной стражи подполковника князя Макаева, он сознался в убийстве. Ревизия обнаружила крупные недочеты и злоупотребления при выдаче и покупке амуниции для стражи и недостачу оружия. Установлено, что князь Макаев фиктивно принимал на службу уклоняющихся от военной службы». Что ж, яркая иллюстрация еще одной проблемы. Поставки оружия и снаряжения по госзаказу сопровождались фантастической коррупцией, как правило, чиновники и предприниматели действовали в сговоре, заодно, но бывали и ситуации, когда военному чиновнику приходилось прятать концы в воду. Как видим, в данном случае это было безуспешно.

07.02

В этот день – 25 января по старому стилю – французский посол в России Морис Палеолог записал в своем дневнике: «У меня завтракают Думер, председатель Думы Родзянко, румынский премьер Братиано, несколько членов Госсовета и финансист Путилов. Кроме Путилова, который замкнулся в красноречивом молчании, все мои русские гости обнаруживают оптимизм, от которого они были далеки еще несколько дней тому назад. Впрочем, со времени прибытия иностранных делегаций на конференцию в Петрограде оптимизм циркулирует в столичном обществе. Но, увы, как только союзники уедут, барометр опять опустится до низшей точки. Ни один народ не поддается так легко влиянию и внушению, как русский народ». Когда русский политический бомонд покинет кабинет посла, Палеолог шепнет на ухо своему британскому коллеге лорду Мильнеру: «We are wasting time» – «Мы теряем время». Почему теряем? Не потому ли, что они не с теми людьми говорят? Чем вызвано красноречивое молчание Алексея Путилова? Не случайно же это отмечено послом. Путилов – одна из немногих фигур русского крупного бизнеса, которая часто упоминается в источниках. Один только машиностроительный завод – Путиловский, в советские времена Кировский, – флагман русской индустрии. Однако в списке тридцати богатейших фабрикантов и банкиров России по состоянию на 1917 год он занимал всего-навсего 24-е место. Общий капитал – около 10 миллионов золотых рублей, в пересчете на доллары США в соотносимых суммах и с учетом инфляции сегодня это было бы 110 миллионов долларов. Немного. Кстати, на первом месте по состоянию был мало кому известный Николай Второв. 60 миллионов золотых рублей – это около 700 миллионов долларов по сегодняшнему курсу. Золотопромышленник, к началу войны основатель новых производств – завода «Электросталь» под Москвой, химических производств, вагоностроения, а также первых коксохимических заводов в Донбассе. Судьба Николая Второва удивительна, он остался в Москве после Октября 17-го, жил в своем доме на правах ответственного квартиросъемщика, был убит в мае 1918. Преступников не нашли. По неофициальной версии, на бытовой почве Второва убил его же побочный сын. Алексей Путилов, в отличие от Второва, который в политику не окунался, наоборот, председательствовал в Союзе промышленников, в Обществе изготовления снарядов и прочих боеприпасов, был членом Особого совещания при Военном министерстве. И его, Путилова, присутствие на Петроградской конференции, а также интерес к нему со стороны союзников оправданны и очевидны.

Молчание этого олигарха было вызвано теми же чувствами, что и Мориса Палеолога. Чего напрасно терять время – существующий механизм управления ломается на глазах, дееспособность правительства опять же на глазах тает. Нужны кардинальные перемены, о которых вслух за обеденным столом говорить глупо. Сразу после Февральской революции Алексей Путилов создаст Общество экономического возрождения России, станет сторонником продолжения войны до победного конца, поддержит Корниловский путч. И предчувствуя крах, покинет Петроград еще в сентябре 17-го года, до большевистского переворота. Активы и недвижимое имущество Путилова будут конфискованы специальным декретом Совета народных комиссаров 30 декабря того же 17-го года.

08.02

26 февраля 1917 года по старому стилю в Петрограде лидеры кадетской партии Милюков, Маклаков и Шингарев беседовали с французским послом Морисом Палеологом. Последний потом запишет в дневнике: «Заметил, что уроженец Москвы Василий Маклаков, тип истого жителя Первопрестольной, никогда не говорит “Петроград”, только “Петербург”. Спросил – “Почему?”. “Потому что Петербург – немецкий город, который не имеет права называться славянским именем. Когда заслужит, тогда буду называть Петроградом”». Подоплека с «бургом» или «градом» объяснялась тем, что в обществе царило недоверие к царской семье. Главным образом – к немке-императрице. Ее иначе как Алиса, Алиска не называли. Причем не только на улице, но и в высоких кабинетах. Палеолог продолжает: «Считая, что мои гости слишком возбуждены, слишком уж рвутся в бой с царизмом, посоветовал им запастись терпением. Но при одном этом слове “терпение” Милюков и Маклаков вскочили, как ужаленные – “Довольно терпения! Если мы не перейдем к действиям, массы перестанут нас слушать…”» Это к тому, что Февральскую революцию якобы никто не готовил, она произошла неожиданно и стихийно. Как минимум по ощущениям к перевороту были готовы и на улице, и в кабинетах. А что же в царском дворце? Неужели ничего этого не видели?

Александр Солженицын в своем «Красном колесе» пытается понять логику действий императора: «После убийства Григория Распутина государь ни в чем не мог пойти на уступки обществу. Подумали бы, что, вот, – освободился из-под влияния. Или, наоборот, – вот, боится тоже быть убитым. Под упреками жены Николай вознамерился, наконец-то, перейти к решительному правлению. Наперекор общественному мнению, во что бы это ни обошлось. Нарочно стал выбирать