– Давайте лучше присядем.

Джина присела на скамейку, но сам Алекс остался стоять примерно а метре от нее. Атмосфера между ними сгустилась до такой степени, что расслабиться было невозможно. Каждый нерв Джины натянулся в ожидании того, что произойдет дальше. Она чувствовала, что находится на пороге крайне важного этапа своей жизни, но была не в состоянии осознанно сделать шаг.

В молчании прошли секунды… минуты… Его опущенный взгляд скользил по ее округлым плечам и по груди, над отороченным кружевной тесьмой вырезом платья. Джина почувствовала, что краснеет, хотя вырез отнюдь не был вызывающе глубоким.

– Джина, сколько вам лет? – отрывисто спросил Алекс.

Во рту у нее пересохло, и ей едва удалось шепнуть шершавыми губами:

– Двадцать шесть.

– А мне тридцать четыре. Тридцать четыре, – повторил он, словно вынося себе обвинительный приговор за свое поведение с Джиной.

Чувство нисколько не зависит от возраста, подумала Джина. И она не понимала, какие скрытые в нем силы вступили в борьбу, когда он отошел от скамейки, остановился между двумя колоннами и повернулся к ней в профиль.

– Расскажите мне о своей жизни.

Снова приказ. А какого ответа ожидает от нее Алекс – она может только догадываться. А значит, нужно рассказывать правду и надеяться, что его эта правда удовлетворит.

– Я выросла на тростниковой плантации. Она и сейчас принадлежит моим родителям.

– Где?

– Недалеко от Эдмонтона, за Кэрнсом.

– Как их фамилия?

– Сальватори. Фрэнк и Елена.

Алекс кивнул.

– Я слышал про вашего отца.

– Там же, на ферме, живет и мой старший брат Джон с семьей. А Дэнни, младший брат, работает в туристическом бизнесе.

– А сестер нет?

Она покачала головой.

– Нас у родителей только трое.

– Где вы учились?

– Начальная школа в Эдмонтоне, а потом – колледж Святого Иосифа в Кэрнсе.

Губы Алекса тронула ироническая улыбка.

– Монастырская воспитанница.

Джина не знала, как ей следует воспринимать это замечание, и потому ничего не ответила. Допрос продолжался:

– Вы до замужества работали?

– В цветочном магазине. Я с детства люблю цветы.

Не бог весть, какая карьера, но Джина до сих пор была довольна работой, так что оправдываться не приходится.

– Сколько вам было, когда вы вышли замуж за Анджело Терлицци?

– Двадцать два года.

Она тоже могла бы задавать ему вопросы. Но что бы она о нем ни узнала – какая разница? Почему же он задает вопросы ей? Может быть, он желает разобраться в природе собственных ощущений, которые находит неподобающими? Наверное, хочет убедиться, что Мишель подходит ему гораздо лучше.

Джина испытала прилив оскорбленной гордости. Она ни о чем его не просила. Она не охотится за ним. Все шаги навстречу до сих пор делал он.

– А после свадьбы вы продолжали работать?

– Да, но уже не в цветочном магазине. Я занялась приготовлением обедов для рыболовных туристических поездок, которые организовывал Анджело.

И была ему хорошим товарищем, каким Мишель Бэнкс для тебя никогда не будет, подумала она, но вслух, конечно, не произнесла.

– То есть вы обслуживали его клиентов на борту?

– Да. И мне это тоже нравилось, – с некоторым вызовом ответила Джина. – Но потом, во время беременности, я стала страдать от морской болезни и уже готовила обеды дома, а Анджело забирал их на судно.

Ну и что? Очень многие занятия связаны с обслуживанием. Даже модельер зависит от капризов заказчиков. Так что ее работа заслуживает не большего пренебрежения, чем работа его невесты.

Не такие высокие доходы – и ладно. Ей нечего стыдиться.

– Значит, затем вы были просто матерью и домохозяйкой?

– Не совсем так.

Ей не хотелось вспоминать тоску, горе, тупую боль – все, что наполнило ее жизнь после гибели Анджело. Все былые мечты о большой семье рухнули в одночасье, и только Марко напоминал ей о том, чего судьба лишила ее. Она не решалась заглядывать в будущее, возможно, из страха перед искушением. И просто плыла по течению. Изабелла Кинг открыла перед ней новые возможности, а Питер Оуэн предложил конкретный путь к их осуществлению. Но все это почему-то представлялось ей сейчас совершенно незначительным. Огни рампы осветили для нее Алекса Кинга, и она уже не думает ни о ком другом, хотя и не знает, какая роль уготована ей в этой игре. А жар в крови – наверное, признак охватившего ее безумия.

Не дождавшись пояснений, Алекс задал следующий вопрос:

– То есть были и концертные заказы?

– Я еще занята неполный день в цветочном магазине. Марко мне можно приводить с собой.

– А сегодня с кем он остался?

Джина вдруг с ужасом вспомнила, что абсолютно забыла о сыне. Алекс полностью подчинил ее себе.

– С ним Розита. Экономка вашей бабушки.

Она вскочила, разозлившись на себя за то, что позволила себе настолько увлечься пустым полетом фантазии, что позабыла о реальной жизни, в которой у нее есть сын.

– Так он здесь? В доме?

Ее сердце опять забилось сильнее. Он что, не одобряет ее поведения? Она, по его мнению, недостойна считаться гостьей его бабушки?

– Миссис Кинг была столь любезна, что предложила нам переночевать здесь, чтобы Марко как следует выспался.

– Значит, вы тоже будете спать здесь.

Исходившие от него силовые потоки опутывали ее, словно сеть; она ощущала себя пленницей.

– Мне отвели комнату няни в детском крыле.

Джина тут же пожалела о сказанном. Из ее фразы получалось, что она недовольна тем, что ее с сыном расположили на ночлег не там, где поместили бы настоящих гостей. Ее гневу требовался какой-то выход, и она взорвалась:

– К чему вам все эти расспросы? Скажите лучше, что у вас на уме? – Она вытянула вперед руки в умоляющем жесте. – Это же нечестно!

– Знаю, – грубо буркнул Алекс. – Я хотел, чтобы ты помогла мне разобраться в одной дилемме, которая стоит передо мной. Но здесь никто не поможет. Я сам должен принять решение.

– Как же вам повезло, если у вас есть выбор. У меня его, кажется, нет. Но это не страшно. Я все равно могу уйти.

– Нет!

Он схватил ее за запястье и рванул к себе с такой силой, что она потеряла равновесие и, испугавшись, заколотила по его груди кулаками.