— Никогда там не был. Вообще редко покидаю Гдетотам. Действительно. Это правило, которое я не нарушаю. — Я смотрю на него и вижу, что и он весь красный.

— Никогда не покидаешь? — повторяю я. — И тебе тут не… скучно? — Я-то полагала, что такой район может загнать в депрессию. Разруха, грязь, вонь.

— В общем-то нет, — он пожимает плечами. — Это дом, во всяком случае, сейчас. И Гдетотам — это что-то.

Я, должно быть, скорчила гримасу, потому что Флинт добавляет:

— Поверь мне, это правда. Тут так много всякого и разного. У тебя просто нет хорошего путеводителя. — Улыбка никогда не покидает его лица, но глаза наблюдательные и настороженные, как у зверя. — И знаешь, Лейквудская Ло, ты тоже не ответила мне, что ты здесь делаешь, почему отираешься в этих местах, дергаешь за сломанные ручки. Ты… — секундная пауза, — …бывала здесь раньше?

Я не могу сказать ему правду. Я это чувствую, как и биение собственного сердца. Я встаю, отряхиваю пыль с коленей. Флинт тоже встает, наблюдая за облаками пыли между нашими ногами.

— Ладно, у меня есть давняя подруга. Точнее, у меня была давняя подруга. Ее убили несколько дней тому назад. Я увидела в газете ее фотографию и фотографию дома, в котором она жила. — Я указываю на блевотно-желтый дом позади нас. — И почувствовала, что должна прийти и, ты понимаешь, засвидетельствовать почтение или что-то в этом роде.

Адреналин сталкивает с моих губ слова, которые я говорить не собиралась. Но я, сжимая рукой подвеску-лошадь, продолжаю делиться с ним выдуманными подробностями, которые приходят мне в голову:

— В детстве мы были очень близки, но она переехала, а мои родители никогда бы не отпустили меня к ней в гости. В такой район. А теперь она… ну, теперь она ушла. — Я избегаю смотреть ему в глаза. Тяжело вздыхаю.

Флинт какое-то время молчит. Теребит какой-то дред, улыбка с лица сползла.

— Послушай, мне действительно жаль твою подругу. Я слышал об этом. И читал тоже, — он смотрит на мусорные баки. — Это ужасно. Люди безумные, особенно здесь. Поверь мне. Я знаю если не всех, то большинство.

— Да, спасибо, — говорю я и тут же тараторю: — Самое ужасное, что полиции глубоко насрать. Они уже закрыли дело. Даже не расследуют, как положено.

Флинт не откликается на мои слова. Я сержусь на себя за последнюю тираду, прикусываю губу, отворачиваюсь от него.

Тишина: секунды как кирпичи, падающие с неба, складывающиеся в стену между нами. Я плотнее запахиваю куртку.

— Пожалуй, мне пора домой, — говорю я Флинту, который кивает.

— Позволь мне проводить тебя до автобуса, — Флинт берет меня под руку, будто мы старые друзья. Я вырываюсь. Не привыкла к тому, чтобы ко мне прикасались. Во всяком случае, парни. Несколько раз такое происходило случайно — как на танцах в шестом классе, когда Джей-Эр Миллер обхватил меня за талию, перепутав с Грейс Халл, или в восьмом, когда Мика Эйзенберг обеими руками толкнул меня в поясницу, чтобы разбежаться для подачи во время волейбольного турнира. А это не в счет.

Флинт не пытается вновь прикоснуться ко мне, и он, похоже, не обиделся. Мы шагаем по Гдетотаму с его рытвинами в асфальте и замусоренными улицами.

— Тебе следует иногда бывать здесь. Я знаю одного клевого парня, у которого отменный вкус по части головных уборов; так он может показать тебе, какой же классный этот говняный город, — говорит Флинт, когда мы уже рядом с автобусной остановкой. Он дергает шапку с «медвежьими ушками».

Мое сердце подпрыгивает. Кто-то хочет тусоваться со мной. Парень хочет тусоваться со мной. Я исследую его лицо, глаза, пытаясь решить, не подшучивает ли он надо мной. Но выражение лица остается прежним: улыбка с ямочками на щеках, веселые голубовато-зелено-золотистые глаза.

На мгновение я перевожу взгляд с Флинта на небо. Вижу шесть черных дроздов, летящих рядком — словно в этот момент они специально поднялись в небо, чтобы подбодрить. Этого почти достаточно, чтобы отвлечься от моей миссии, от образов тела убитой Сапфир, которые не выходят у меня из головы, кружатся и кружатся кровавой каруселью.

Я решаю подыграть.

— Звучит неплохо, — осторожно говорю я, и улыбка Флинта становится шире. — Но… как я найду этого действительно крутого парня? У него есть мобильник? Свисток Бэтмена? Он издает условный крик какой-то птицы?

— Если бы! — восклицает Флинт. — Свистеть он, к сожалению, не умеет. Смотри. — Он старается свистнуть, но выдувает лишь облачко пара и капельки слюны, ничего больше. Мы оба смеемся. — И никаких технических штучек у него нет. Я уверен, что мне… то есть ему… хочется держаться подальше от них, понимаешь, потому что это ловушка. Так что, давай договоримся о встрече со мной, то есть с ним. В каком-нибудь месте. И я полагаю, что ты дашь ему номер своего телефона, на случай если он окажется рядом с телефонной будкой. И не бойся спросить о нем. Кто-нибудь будет знать, где его найти. — Он замолкает. Потом поправляется, на этот раз говорит серьезно, смотрит на меня. — Где меня найти.

Когда мы подходим к остановке, 96-й уже ждет. Я быстро пишу номер моего мобильника, нервно, в маленьком блокноте, который Флинт носит в кармане. Потом тук тук тук, ку-ку, как можно тише, лицо при этом горит, надеясь, что он не слышал, надеясь, что не заметил, поднимаюсь в салон автобуса, плачу за проезд. Через окно наблюдаю, как Флинт исчезает в каком-то проулке, со спущенной камерой на шее, которая напоминает свалившийся нимб.

Весна уже пробирается в Кливленд, пожирает старый снег, закрепляется в парках и на ветвях деревьев, наполняет безумием жизнь старшей школы. Когда мы возвращаемся после уик-энда, все стены Карверовской школы обклеены флаерами. «ВЫПУСКНОЙ БАЛ! ВЫПУСКНОЙ БАЛ! ВЫПУСКНОЙ БАЛ! ОДИН МЕСЯЦ ДО ВЫПУСКНОГО БАЛА! Голосуйте за вашу любимую музыку! Диско безумных джунглей? Хип-хоп с Алисой в норе кролика? Рэп внешнего космоса?» Потом мелким шрифтом: «Билеты 25 долларов. В продаже ограниченное время». И еще ниже: «Кто судит? Вам решать. Голосуйте сегодня за состав жюри выпускного бала». Все крыло естественных наук обклеено флаерами с физиономией Энники Стил, на прекрасных волосах сверкающая бриллиантами корона. В самом низу каждого флаера два слова: «ЛУЧШИЙ ДРУГ».

Я окружена не только флаерами, приглашающими на выпускной бал. Я также окружена Джереми. В понедельник он садится рядом со мной на английском, после ленча во вторник передает мне записку, неловко сложенную. Я разворачиваю ее в туалете, в уединении. В ней написано: «Позанимаемся? Этим вечером?» Я выбрасываю ее, потом меня начинает мучить совесть, я достаю ее из мусорной корзинки, отыскав среди смятых бумажных полотенец и пустых пузырьков из-под блеска для губ.

К среде я больше не могу ждать. Думаю только о Сапфир или Флинте, парне, который назвал меня хорошенькой. Мне не терпится узнать все тайны этого загадочного района Гдетотам. Поэтому, вместо того что сесть в автобус до школы, я запрыгиваю в 96-й — отличный номер, тридцать два раза по три — и еду до конечной остановки. Никогда даже не думала о том, чтобы прогулять школу, — слишком боялась, а тут внезапно обрела бесстрашие, осознав, что правописание слов и математические пределы — не самое важное в жизни. Я нахожу дорогу к мусорным бакам в надежде, что Флинт будет в них рыться, как и обещал.