Что надлежало до Хономера, то он в сердцах отправился спать,не дождавшись, пока разведут костёр и сварят горячую кашу, и теперь понимал,что снова сделал ошибку. Его палатка, многократно испытанная самыми лютыминепогодами, была очень надёжным убежищем. Ни разу прежде она не подводила его,никогда он в ней не мучился ни от сырости, ни от мороза. И что же? Огонь,затепленный было внутри, очень скоро пришлось погасить, ибо ветер,властвовавший вовне, буквально вколачивал дым обратно в отверстие свода – иплевать хотел на хитроумные клапаны, предназначенные обеспечивать егоистечение. Оставалось либо задыхаться, либо сидеть без огня. Хономер выбралвторое, благо давно привык обходиться без удобств, казавшихся кому-то другомужизненно необходимыми. Кроме того, у него было с собой одеяло из нежной шёрсткитех самых козлов, что почёсывали шеи о кусты и камни на заоблачных кручах,даруя мастерицам-горянкам несравненную кудель для прядения. Страшно вспомнить,сколько денег отдал за него Хономер, но с тех пор он успел трижды благословитькаждый грошик, выложенный за покупку. Завернувшись в это одеяло, можно былоспать нагишом на зимнем снегу, как возле печи. Хономер лёг, закутался и пожелалсебе скорейшего наступления утра, уверенно зная, что мгновенно согреется иуснёт…

Как бы не так.

Ледяные токи проникали сквозь чудесное одеяло с такойлёгкостью, словно Хономер укрылся дырявым рядном<Рядно – грубый холст средким переплетением нитей (отсюда название, произносимое также “редно”),употреблявшийся на мешки и подстилки. >. И палатка казалась ему набранной неиз непроницаемых, нож вряд ли проткнёт, войлоков, а из ветхих рогож, бессильныхсоставить хоть какую-то преграду для ветра. Сквозняки сочились со всех сторон,опутывали ноги, подползали под спину, трогали волосы…

Хономер скрипел зубами и даже не вертелся с боку на бок,чтобы не растратить скудные крохи тепла, кое-как сохранявшиеся у тела, и толькоговорил себе, что это когда-нибудь кончится, что это не навсегда. Крепкозаснуть ему, конечно, не удавалось – так, забывался едва-едва, тревожно и будко,чтобы почти сразу, вздрогнув, проснуться. Либо от очередной жалобы озябшеготела, либо оттого, что очень уж скверные посещали его сны… Не возвышающиесновидения, наводящие на мысль о божественном прикосновении, и даже незабавные, к которым приятно вернуться памятью после пробуждения, а сплошнойморок и бред. Да и откуда бы, если подумать, здесь взяться снам хорошим исветлым? Несколько раз жрецу виделся ветер, воплощённый почему-то в обликеженщины, стоявшей посреди Ворот, и эта женщина невыносимо влекуще и жутко звалаего по имени: “Хономер… Где ты, Хономер…”

И притяжение, и ужас были родом из детства. Так звала егомать, когда он, по глупости или по дерзости набедокурив, силился затаиться итем самым избежать наказания: авось всё минует и взрослые не догадаются, –но мать, конечно, сразу понимала, в чём дело, и звала его, чтобы спроситьответа, и было одинаково невозможно и вылезти из ухоронки, и не подчинитьсязову. “Хономер, где ты, Хономер? Ты провинился…”

…А на острове Закатных Вершин время суток было невозможноопределить ни по положению солнца, ни по перемещению теней. Небосвод так иоставался затянут тысячеслойными облаками, розовый свет лился со всех сторонпоровну, теней не было вовсе. И только звериное чутьё, позволявшее Волкодавудаже под землёй отмечать течение времени, говорило ему, что на самом деле былауже глубокая ночь.

Ущелье, лишённое скрадывающих одежд мха и пышныхкустарников, являло себя как бы и не ущельем вовсе, а неестественно ровнойтрещиной, пробитой не то прорубленной в плоти земли. Столь нечеловечески ровными гладким бывает порою скол ледяной горы, плывущей по морю. Здесь никогда небыло потоков воды, способной прихотливо обтесать камень, всё оставалось так,как во времена Великой Ночи, наградившей земной мир многими очень страннымишрамами. А может, Великая Ночь некоторым образом вернулась сюда вместе свеликанами льда? Или вовсе не покидала эти места, притаившись в вечном мракеПонора?.. Волкодав видел, как хмуро озирался кунс Винитар, так и этак оглядываяголый череп родного острова. Легко ли, созерцая мёртвые кости, вызывать впамяти черты некогда любимого облика?..

Остров Закатных Вершин, населённый одичавшими пожирателямичеловечины, ныне был не более чем трупом былой родины Винитара, суровой,величественной и прекрасной. Зря он потревожил давно отлетевшие тени, явившисьсюда. Жизнь мёртвых пусть продолжает душа и её отражение в памяти, а не бренныеостанки, которым место в могиле.

Должно быть, Винитар чувствовал себя как человек, опоздавшийна похороны и раскопавший могилу в отчаянной надежде проститься. Поднял крышкугроба и…

…Стены ущелья, плавно изгибавшиеся влево, испытали резкийизлом. Незапамятно давнее напряжение достигло здесь особенной силы, сокрушивкамень поперечной расселиной.

Когда-то юный сын кунса ставил здесь ловчие петли на зайцев,чтобы затем с торжеством относить добычу бабушке Ангран и требовать жаркого слуком и чесноком. Теперь сверху над расселиной нависал передний край ледника,придвинувшегося с северной стороны. Ледник ещё не перешагнул её, но ждать этогооставалось недолго. Молочно-голубые глыбы, траченные дождём, солнцем исобственной тяжестью, в розовом свете вечной зари напомнили Волкодаву опалыподземных копей, таившие в дымчатой глубине алые и синеватые блики. Ни видледника, ни воспоминание об опалах никакой радости ему не доставили. ВСамоцветных горах, после нескольких кровавых несчастий, ставших известнымивсему руднику, опалы уверенно считали камнями недобрыми, сулящими скоруюгибель.

И справедливо.

Стоило один раз посмотреть на обломки величиной с дом,громоздившиеся и медленно таявшие в расселине, и сразу делалось ясно: к морютам не пройти. Карабкаться в полную неизвестность по гладкому льду, то и делоопасно оскальзываясь и переставая чувствовать руки и ноги, – и всё этозатем, чтобы вскорости сбросил вниз меткий камень из пращи?..

Винитар, расплёскивая воду, прошагал мимо прохода, едва в тусторону посмотрев. Волкодав не стал ни о чём его спрашивать. И так всё былопонятно.

Шамарган держался за бедро и заметно приволакивал ногу:подшибленные мышцы порывались не слушаться. Иногда, оглядываясь, Волкодавуспевал заметить, как он поспешно стирал с лица гримасу боли. Он то и делоотставал, но тут уж, сделав усилие, поравнялся с двумя воинами. И жизнерадостноспросил:

– Ну? Куда мы теперь?

Винитар промолчал, поскольку ответ был очевиден, а Волкодавподумал о том, что погоня, сопящая за спиной, уже не впервые вынуждает егоочертя голову устремляться в места заповедные и, по всеобщему мнению,гибельные. И что же? Злые либо просто неисповедимые силы, поджидавшие впереди,до сих пор неизменно оказывались милосердней собратьев по роду людскому,мчавшихся по следам…

Он не стал говорить об этом вслух, чтобы не искушать своихспутников тенью ложной, быть может, надежды. Будь что будет – назад уже всяконе повернуть…