Почему-то, правда, не издавая ни звука.

А смерть и впрямь была рядом. Противоположный крайразверзшейся трещины вдруг заскользил вниз, переливаясь перламутровым блеском,плавно, медленно и неотвратимо, и можно было только гадать, откалывалась ли этогигантская “чешуйка” льда – или рушился, схлопываясь, весь тоннель до самоговыхода. Если вода начнёт подниматься, стало быть, весь, наслаждаясь вернувшейсяспособностью мыслить, хладнокровно решил Волкодав. Разлетевшиеся осколкихлестнули по воде у самых его ног. Потом свалившиеся глыбы совсем перекрылипросвет трещины, и опять стало темно. Этот новый обвал тоже состоялся для негобез малейшего звука.

* * *

Как на первый взгляд ни удивительно, уничтожающий грохотльда легче всех пережил Мыш. Наверное, чувствительные уши зверька обладалиспособностью отсекать, не пуская в нежную глубину, опасно громкие звуки. И тосказать, – если бы дело обстояло иначе, вряд ли его племя смогло бы выжитьв пещерах с их часто грохочущими обвалами. Людям пришлось куда тяжелее.Волкодав, единственный из троих не потерявший сознания, ощутил, что по лицу унего что-то течёт, поднял руку смахнуть водяные капли с подбородка и щёк – иувидел на пальцах кровь, густо хлынувшую из носа. Трещина, плотно перекрытаярухнувшими глыбами льда, более не пропускала наружного света, но ему хватало ислабеньких отблесков. Он принялся торопливо осматривать своих спутников, тольконачинавших слабо шевелиться. У обоих тоже текла кровь, но не из носа, как унего, а из ушей, что было существенно хуже. Венн даже подумал, не остались быони глухими. Сам он покамест не различал ни плеска воды, ни иных звуков, нополагал, что это дело времени: наследие предка-Пса в который раз оберегало его.

Наконец Шамарган, а чуть позже и Винитар смогли стоять безего помощи. Оба попытались говорить и, болезненно вздрагивая, одинаковымдвижением потянулись к ушам. Ко всему прочему, синеватая тьма, вполнепроницаемая для глаз Волкодава, им казалась совершенно кромешной. Венн вложил вруку Винитару ремённую застёжку своего заплечного мешка, и тот крепко сжал её,понимая, зачем это нужно.. Самому кунсу на плечо легла ладонь Шамаргана.Водительство Волкодава было ими принято как должное и даже с благодарностью.После пережитого потрясения ничего так не хотелось, как надёжной опоры. И,наверное, они нутром понимали то же, что уяснил себе венн: засиживаться наодном месте было нельзя. Ни на ком не осталось сухой нитки, да и мокнутьбеглецам довелось отнюдь не в тёплых морях, омывающих Мономатану. Перестаньдвигаться – и холод, токи которого пронизывали ледяную пещеру, очень скородоконает всех троих, подарив вместо сошествия в Понор совсем иную смерть,гораздо менее достойную, но зато протяжённую. Они просто замёрзнут.

Шустрый Мыш то уносился вперёд, разведывая дорогу, товозвращался к хозяину. Зябкой сырости вроде теперешней он не выносил и рад былбы отсидеться за пазухой у Волкодава, но, на его беду, человеческая одеждаоказывалась такой же холодной и мокрой, как и всё кругом, и зверёк опятьпускался в полёт. Наверняка при этом он обиженно верещал, но Волкодавпо-прежнему не мог его слышать.

Венн тянул вперёд своих спутников, толком ещё не пришедших всебя и бестолково, незряче спотыкавшихся у него за спиной. Он пытался думать отом, каким образом гибель в бездне Понора была предпочтительней тихогозамерзания возле обвала. При этом венн вспоминал Близнеца, вырубленного изледяных недр, и невольно дивился: им ли, смертным, чураться конца, освящённого участьюБога?.. Причём Бога, насколько мог судить Волкодав, очень достойного, никакомунепотребству Своих чад не учившего…

Через несколько сотен шагов он, как ему показалось, сумелнащупать ответ. Не род смерти отвращал его, а та безропотность, с которой пришлосьбы её принимать. Кроткий Целитель не потому небось остался во льду, что дляборьбы мужества не хватило. Вполне могло случиться и так, что Понор окажетсянедосягаемо погребён под пятой ледяного великана и им придётся-таки застывать вэтой пещере, в последнем её тупике, у трещины либо колодца, в который извнешнего мира со свистом и рёвом падает ветер. Так оно скорее всего иполучится, потому что жизнь отчаянно скупа только на счастливые избавления;что-что, а жестокие каверзы у неё не залёживаются. Но это – жизнь, великоеиспытание, и, стало быть, надо его выдержать до конца. Не сдаваясь посерединедороги и всемерно дразня Незваную Гостью, вынужденную дожидаться мгновениявласти.

Вот тогда и перед Старым Псом предстать будет не стыдно.

* * *

Не зря вспоминались Волкодаву Самоцветные горы и вособенности Бездонный Колодец!.. Нынешний поход сквозь недра становился чемдальше, тем больше похож на тот давний, случившийся годы назад. Тогда они тожевтроём шли в неизвестность, лелея надежду отыскать выход наружу, но в глубинедуши гораздо более веря в погибель, подстерегавшую на каждом шагу. Тот раз импришлось встретиться с двойной неудачей. Легендарному выходу из Колодца,пересудами о котором жил весь огромный рудник, было отказано в существовании. Анаградой по возвращении стали невыполненные посулы.

Только в Колодец они поначалу спускались – и гадали,обдаваемые подземными водопадами, куда же подевалось тепло земныхглубин, – а здесь приходилось всё время лезть вверх, оскальзываясь нальду, выглаженном водой. Двигаться вперёд, да ещё с двоими почти беспомощнымиспутниками, было очень тяжело, и Волкодав постепенно перестал сомневаться ипонял, что пещера должна была завершиться в точности как Колодец: округлымзалом с озером густой, бирюзово светящейся то ли воды, то ли не воды.

Поэтому, когда синеватые отсветы из еле заметных и доступныхлишь его зрению стали вполне различимыми, он сразу понял, что это означало, идаже обрадовался. Очень скоро жерло пещеры резко сомкнулось, превращаясь вузкий, еле-еле протиснуться человеку, лаз в полупрозрачной стене. Оттуда резвойструйкой выбегал ручеёк, дававший начало ледниковой речушке. Мыш безо всякихколебаний нырнул в этот лаз и не заторопился обратно. Волкодав подумал о том,что дыра, казавшаяся просторной маленькому летуну, для него самого могла статьловушкой. Он снял со спины мешок, примерился, вытянул руку, как мог перекосилплечи… и тело ввинтилось в ледяную нору, без труда вспомнив былую науку.

Лаз встретил венна двумя подряд костоломными поворотами, безостатка потребовавшими всей гибкости, на которую он был способен. Довольнодолго он полз вперёд по вершку, замечая, однако, что с каждым вершкомстановится всё светлей. Он самонадеянно решил даже, что теперь не страшно былобы и застрять; он держал в руке нож и, вероятно, сумел бы прорубиться сквозьпоследние пяди. По счастью, этого не понадобилось. Волкодав сделал ещёнесколько усилий, рванулся – и выкатился под невероятно высокие и почтипрозрачные ледяные своды, очень хорошо пропускавшие свет.

Это был дивной красоты чертог, поистине затмевавший едва лине всё, что он в своей жизни видел. Сказочная гробница, бредовый сон зодчего,свихнувшегося после утраты любимой. Ледяные стены, колонны, невозможные аркивозносились на головокружительную высоту, истаивали, держались на ниточке, ибыли несокрушимы. То гладкие до хрустальной прозрачности, то изысканно-матовыеот инея, они обрастали бахромами, гирляндами, невиданными соцветиями сосулеквсех размеров и форм – от крохотных и тонких, словно иглы для бисера, до чудовищныхнависших клыков по две сажени длиной.