Адвокат Ермолаев был одет в черное кашемировое пальто, на котором выделялся ярко красный шарф. «Шел бы лучше в моряки дальнего плавания, или в богемные художники, или в водители троллейбуса, – неприязненно думал об адвокате Андрей, – но зачем ты пошел в этот скотский бизнес». Адвоката он слегка презирал. Тот был исполнительным, хватким и жадным. Впрочем, то же самое он мог бы спросить и себя: зачем ты, скотина, не стал моряком? Смотрел бы сейчас на волны Тихого океана, драил палубу и не знал бы ничего об этой мути, которая забила всю голову, как пенопласт, так, что не осталось места ни для чего другого. А лучше всего быть, конечно, водителем троллейбуса. Правда, в Перми, отчего-то ими работают исключительно женщины. Но его бы взяли.

«И чего это он так вырядился?» – думал Андрей, рассеянно слушая обстоятельства ареста Петрова. В адвокаты по уголовным делам шли обычно из следователей, а следователи имели моду одеваться, как уголовники. Когда те носили турецкие джемперы – эти одевались так же. Когда стали носить черные рубашки – немедленно переоделись так же. В общем, чисто визуально их было не отличить друг от друга.

Новое пальто смотрелось на адвокате так же чужеродно, как кирзовые сапоги на красавице. «Впрочем, это даже к лучшему, – продолжил свою мысль Андрей, – было бы хуже, если бы все сидело на нем, как влитое. Это означало бы, что с ним нужно играть в другую игру». Адвокаты были вольными художниками и все норовили выскочить из общей упряжки. Главным для них было любым путем выиграть процесс своего клиента, и они не оглядывались на интересы большого дела. Приходилось затрачивать дополнительные усилия еще и на то, чтобы они гнули общую линию.

– Вечером, около двадцати ноль-ноль, – гундосил Ермолаев, – Александр Валерьевич Петров находился в своем доме по адресу: Верхняя Курья, 3-я линия. Арест проводил городской отдел УВД. Обыск шел до двенадцати ночи, после чего его увезли. Куда – жена Петрова не знает. Суть предъявленных обвинений пока не ясна. Изъяли компьютер и все бумаги, которые находились в кабинете. Следователь – Калинин.

И он уставился на Андрея, как собака, слегка повернув голову и, кажется даже, оттопырив одно ухо.

Арестовать Петрова могли за что угодно, включая переход улицы на красный сигнал светофора. Это могли быть его прошлые дела, но могла быть и засада с этим часовым заводом.

– В УВД, – дал короткую команду Андрей, и адвокат сорвался с места.

Когда стали оформлять документы в бюро пропусков, Андрей почувствовал: что-то не так. Все, вроде, было, как всегда, но женщина из отдела пропусков как-то слишком тщательно заполняла пропуск и посмотрела на них… как-то не так.

Андрей почувствовал, что спине стало холодно. Он провел мысленную ревизию содержимого портфеля. Вроде, с собой никаких компрометирующих документов не было. Вспомнил, какие с собой были мобилы. Тоже, кажется, «чистые». Он проверил карманы – нет ли там какой-нибудь компрометирующей ерунды. «Вот так и начинается шизофрения», – подумал он и, мысленно плюнув, пошел вместе с адвокатом по длинному коридору в кабинет следователя.

Они поднялись на четвертый этаж и вошли в неуютный узкий кабинет, напоминающий кладовку. Следователь, большой плечистый человек с открытым лицом, встретил их, явно смешавшись. Андрей опять насторожился.

Адвокат начал свою ритуальную речь, постоянно кашляя в кулак. Калинин закурил и тоскливо уставился в окно. Переждав словесный поток адвоката, как пережидают машины на повороте, он, перебирая бумаги, сказал, словно бы обращаясь к столу:

– Да повесился ваш Петров. Рано утром. В камере.

Как настоящий самурай, Андрей был готов ко всему: к тому, что их прямо в кабинете следователя могут арестовать. К тому, что их могут там избить. К тому, что их завернут отсюда, не солоно хлебавши, и ему придется включать программу «Растление» для высших этажей милицейской власти. Но смерть была такой вводной, на которую у него пока не было шаблонов поведения. Поэтому он стоял и ждал – что будет дальше. Включился, как электрический чайник, адвокат: он начал шелестеть про уголовное наказание за доведение до самоубийства и т. д., и т. п.

Андрей думал: «Шурка! Черт побери! Шура!» Он почему-то вспомнил, как тот танцевал на пароходике в свой день рождения этим летом. Шура делал руками такие же движения, какими люди, попавшие в беду, машут кораблю или вертолету. Он быстро напился и практически весь праздник проспал в каюте.

«Я ничего про него не знаю», – думал Андрей. Кажется, у Петрова были жена и дети. В этом он не был уверен, но абсолютно точно знал, что в последние дни никаких мыслей о самоубийстве у Шуры не было. Они общались по двенадцать часов в сутки, и Петров был, как говорится, бодрячком. «Все плохо – это хорошо», – любил повторять он.

Следователь вынул из дела записку и положил на стол. «Я устал. От всего. И в первую очередь от себя, – прочитал Андрей. – Не поминайте лихом. Ваш до гроба, который мне скоро понадобится». Число. Подпись. Это был явно почерк Шуры. И роспись его.

Затем следователь вставил диск в компьютер и повернул монитор к Андрею и адвокату.

– Это изображение с камеры слежения, которую установили буквально три дня назад в порядке эксперимента.

Черно-белый мутный Шура сидел спиной к камере за столом и что-то писал. Затем встал, присел три раза и снял с подушки наволочку. Попытался разорвать ее руками, но не смог. Рванул зубами. Из нескольких полос сделал петлю. Встал на табуретку и привязал её к поручню кровати второго яруса. Всунул голову и его ноги все быстрее и быстрее задергались, словно он ехал на велосипеде. Потом все затихло. Он висел, покачиваясь.

– Слава богу, что затылком, а то, говорят, у них язык страшно высовывается, – нарушил тишину адвокат.

Андрей почувствовал, что ему нечем дышать.

Адвокат и следователь о чем-то говорили, но это было абсолютно неважно.

Они вышли из УВД. Адвокат, как заведенный, набирал номера и сообщал в трубку последние известия:

– Петров повесился. Да, самоубийство. Сто пудов. Есть предсмертная записка, и снято на камеру.

Быстрыми движениями большого пальца он набирал новый номер на телефоне и опять:

– Привет. Петров повесился. Да, самоубийство. Сто пудов. Записка предсмертная, и снято на камеру.

– Слышь, ты, средство массовой информации, – сказал ему Андрей, чтобы сбить его с этой темы, – а ты чего так вырядился-то сегодня?

Адвокат смешался.

– А что?

– Да нет, просто странно. Всегда как человек, а сегодня как клоун вырядился.

Адвокат обиделся:

– Между прочим, мне жена вашего Бирюкова гардероб выбирала.

– Да ну?

Жена Димы Бирюкова считала себя модной женщиной: носила колготки в сеточку, перчатки до локтей и разнообразные боа. Она же заставляла Диму Бирюкова надевать зеленые галстуки с розовой рубахой, синие – с желтой, ну, и так далее. Джи Би – это она его так называла, по-модному, чтобы как в каком-нибудь сериале. Однажды жена Бирюкова совсем распоясалась и сделала замечание Андрею по поводу цвета его пиджака, но тот посмотрел на нее взглядом вурдалака. Больше претензий не было.