– И то верно, – вздохнула Хомили. – Нужда заставила.

– Я бы мог сам сделать что угодно, любую вещь, которая нам действительно нужна, будь у меня инструменты.

– Да, я знаю. – Хомили вспомнила перегородки, проходы и арки под полом в Фэрбанксе. – Какую спальню из сигарной коробки ты сделал для Арриэтты! Любой назвал бы это шедевром…

– Неплохо получилось, – скромно согласился Под.

Арриэтта, помогавшая Спиллеру привязывать гетру, услышав своё имя, заинтересовалась и, пробравшись по бортику судна поближе к родителям, услышала, как отец сказал: – Я бы не удивился, узнав, что их взяли Хендрири…

– Что взяли? – спросила Арриэтта, нагнувшись к ним.

– Говори тише, детка.

– Мы говорили об инструментах твоего отца, – объяснила Хомили. – Он думает, что они у Хендрири. Хотя они имели право их взять, раз уж мы оставили…

– Где оставили? – Арриэтта явно ничего не понимала.

– В коттедже лесника, когда бежали оттуда по водостоку, там, где ты обычно разговаривала с тем мальчиком, – с неожиданным ядом добавила Хомили. – Как там его звали?

– Том Доброу, – машинально ответила Арриэтта, но в голосе её по-прежнему слышалось удивление. – Но инструменты здесь, в барке!

– Не говори глупости, дочка! Откуда им тут взяться? – Хомили уже не скрывала своего раздражения. – Из коттеджа лесника мы не взяли ничего, кроме варёного яйца!

Арриэтта помолчала в раздумье, потом медленно произнесла:

– Наверное, это Спиллер…

– Ну о чём ты говоришь, детка? Только отца расстраиваешь…

Под, явно растерянный, молча смотрел на дочь.

Тогда Арриэтта, соскользнув с борта к родителям, шёпотом сказала:

– Когда мы со Спиллером грузили вещи, там был голубой мешок – такой же, как у дяди Хендрири. Я об него споткнулась, и он едва не упал в воду, но Спиллер метнулся вперёд и успел его схватить.

– И что же?

– Когда Спиллер его укладывал, было слышно, как в нём что-то звякнуло.

– Это могло быть что угодно, – заметила Хомили, подумав о своих кастрюлях и горшках.

– Мешок казался очень тяжёлым. И Спиллер явно рассердился… ну, когда подхватил его. Он тогда ещё сказал… – Арриэтта запнулась, пытаясь вспомнить слова.

– Что же он сказал? – поторопил её Под, и в его тихом голосе слышалось напряжение.

– «Смотри под ноги! Это инструменты твоего отца!»

В полном недоумении все молчали, пока наконец Хомили не уточнила:

– Арриэтта, ты уверена, что он сказал именно это?

Под по-прежнему не шевелился, и очертания его головы и плеч были едва видны в лунном свете.

– Ну да… я особо и не задумывалась: мешок как мешок, едва не упал в воду…

Так как родители никак не отреагировали на эти слова, Арриэтта добавила:

– Да, именно так он и сказал, скорее даже выкрикнул: «Это инструменты твоего отца!»

– Ты точно слышала это слово – «инструменты»? – недоверчиво спросила Хомили.

– Да, именно его он и выкрикнул. Никогда не видела Спиллера таким сердитым, и меня это встревожило… – Арриэтта в недоумении перевела взгляд на расплывчатую фигуру отца. – А что стряслось-то?

– Нет, ничего! Всё просто замечательно! Замечательно…

Хомили всхлипнула и вдруг, бросившись к мужу, разрыдалась: – О, Под, думаю, это правда!

Он обнял жену и, похлопывая по спине, хрипло проговорил:

– Похоже, что так.

– Я ничего не понимаю, – вмешалась Арриэтта. – Спиллер ведь должен был сказать тебе…

– Нет, дочка, – спокойно прервал её Под, – он ничего нам не сказал.

Под повернулся, пытаясь нащупать какой-нибудь кусочек ткани, чтобы Хомили могла вытереть слёзы, но она отпрянула и приложила к лицу маленькую подушку, которую держала в руке.

– Понимаешь, Арриэтта, – всхлипывая, проговорила Хомили, – в церкви, или в доме священника, или в любом другом месте мы сможем теперь спокойно устроиться и жить по-настоящему, потому что у твоего отца теперь есть инструменты…

Отшвырнув подушку, Хомили пригладила волосы и подняла глаза на мужа.

– Но почему, Под, почему он ничего не сказал нам?..

Как приятно было снова очутиться на воде!

Барка Спиллера, надёжно привязанная за нос, мягко покачивалась, течение подталкивало её то к берегу, то от него. Лёгкие облака время от времени закрывали луну и звёзды, но ненадолго. На воде как будто подрагивало призрачное сияние, лёгкие порывы ветерка шелестели камышами на дальнем берегу.

Кругом было тихо, только Хомили мурлыкала что-то себе под нос, пока, повеселевшая, готовила всем постели. Проблема заключалась в том, что под гетрой была только часть отделения для ложек, где им с Арриэттой предстояло спать, и Хомили приходилось всё время перебираться на четвереньках то туда, то обратно, чтобы тщательно заправить фланелевые простыни мисс Мэнсис и разложить сшитые вручную стёганые пуховые одеяла. Если пойдёт дождь, то хотя бы голова и плечи у них останутся сухими.

«А что будет с туловищем и ногами?» – задумалась Арриэтта, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух, пристроившись на корме и праздно наблюдая, как Под и Спиллер суетятся на носу. Вот Спиллер, согнувшись, принялся вытягивать свой лодочный шест – длинную жёлтую вязальную спицу, которая в далёком прошлом принадлежала миссис Драйвер. Когда тот – дюйм за дюймом – вышел из-под гетры, Спиллер уложил его поперёк банки и наконец-то выпрямился, радостно потирая руки. Немного постояв, он хотел было помочь Поду, который, нагнувшись к ограде из колючей проволоки, возился с верёвкой, как вдруг, быстрый словно кнут, развернулся и прислушался. Под тоже, хотя и намного медленнее, выпрямился и посмотрел в ту же сторону, выше по течению.

Арриэтта быстро нагнулась и предупреждающе положила ладонь на руку матери, когда та, немного растрёпанная, снова появилась из-под гетры. Хомили прекратила напевать, и они обе напрягли слух. Ошибки быть не могло: до них доносился пока ещё далёкий плеск вёсел.

– Батюшки мои! – выдохнула Хомили, выпрямившись и уныло глядя перед собой.

Пальцы Арриэтты до боли сжали её руку.

– Тише, мама! Мы не должны паниковать…

Хомили слово «паниковать» доставило нестерпимую боль, и она с упрёком посмотрела на дочь. Арриэтта поняла, что мать готова возразить: она, мол, никогда не паникует, не принадлежит к тем, кто волнуется по пустякам, а слово «спокойно!» всю жизнь было её девизом, поэтому покрепче сжала её руку. Хомили в результате сердито промолчала, безучастно глядя перед собой.

Спиллер мгновенно оказался возле Пода. Верёвка почему-то намокла, или кто-то слишком туго затянул узлы. В двух согнутых спинах чувствовалось отчаяние. Арриэтте вдруг стало стыдно, и, разжав пальцы, она обняла мать за плечи, успокаивая, прижала к себе. Хомили взяла дочь за другую руку и нежно сжала ладошку. Не время им ссориться.