Тут Арриэтта заметила, что между тем местом, где она стояла, и домом есть пруд с камышами вдоль берега и островком в центре. Он хоть и находился в отдалении, она сумела рассмотреть даже плоские круглые листья ещё не раскрывшихся кувшинок…

Тем временем за её спиной что-то происходило. Арриэтта, осознав это, обернулась и увидела, что на краю обрыва Спиллер, Под и Хомили, пыхтя от натуги, тянут за швартовочную верёвку крышку мыльницы. Она поспешила им на помощь, дав тем самым Спиллеру возможность отойти, чтобы распутать верёвку, зацепившуюся за корни. Когда ему удалось её освободить, он стал помогать им снизу. Наконец мыльница оказалась рядом, и они смогли перевести дух. Под вытер лицо рукавом, Хомили принялась обмахиваться передником, а Спиллер лёг на спину и закинул руки за голову. Никакого холода никто больше не чувствовал.

Арриэтта оперлась на локоть и посмотрела на Спиллера, растянувшегося на земле. Как странно было видеть его уставшим или спящим… Этой ночью они с Подом всё-таки нашли местечко на гружёной неудобной барке, чтобы прикорнуть на пару часов, тогда как они с матерью так уютно устроились под тёплыми одеялами, сшитыми мисс Мэнсис. Как добр был к ним Спиллер – всегда! – и всё же так далёк: никому никогда не удавалось поговорить со Спиллером по душам – только о деле.

Что ж, решила Арриэтта, нельзя иметь всё, поднялась на ноги и снова посмотрела на далёкий дом.

Спустя какое-то время поднялись и остальные и тоже обратили взоры на дом, но каждый при этом думал о своём.

– Колокольня этой церкви – точная копия той, что в игрушечном городке, – задумчиво произнесла Хомили.

– Скорее наоборот, – хмыкнул Под.

Арриэтте было приятно осознавать, что отец в приподнятом настроении: это казалось добрым предзнаменованием. Хомили, напротив, склонила голову к плечу, потому что не любила, когда над ней подтрунивают.

– Надену, пожалуй, башмаки, – усевшись на сухую листву под лапами можжевельника, буркнула Хомили. – Ты бы тоже обулась, Арриэтта: трава наверняка мокрая после дождя…

Но Арриэтта, которую всегда восхищали мозолистые ступни Спиллера, предпочла остаться босиком.

Наконец пришло время отправляться в путь – долгий-долгий.

Добывайкам следовало держаться как можно ближе к пруду – для них он был почти озером, – где осока и водные растения могли служить прикрытием. Они все тянули мыльницу за верёвку, и она легко скользила по мокрой траве. Спиллер шёл первым, за ним Под, потом Арриэтта, в арьергарде двигалась Хомили, и поначалу груз показался им почти невесомым.

Конечно, они могли пройти и прямиком через лужайку, но, хоть Под и уверял, что большой дом пустует, им не удавалось избавиться от врождённого страха перед всевидящим оком человеков.

Усталость накапливалась постепенно. Попадались жёсткие травинки, иногда они натыкались на прошлогодний чертополох, прибитый к земле непогодой, но не растерявший от этого своих колючек. Молодые его побеги, пробивавшиеся среди травы, были мягкими, серебристыми и бархатистыми на ощупь. Арриэтта уже пожалела о том, что не надела башмаки. Спиллер не подавал сигнала остановиться, и гордость не позволяла ей просить об этом.

Они всё шли и шли. Порой при их приближении пускалась наутёк землеройка, проснувшаяся после долгой зимней спячки. Лягушки весело скакали среди травы, где росли акониты. Да, весна пришла…

Наконец – им показалось, что прошли часы, – Под окликнул Спиллера:

– Надо передохнуть!

Они все уселись спина к спине на плотно упакованной мыльнице.

– Так-то лучше, – вздохнула Хомили, вытягивая уставшие ноги.

Арриэтта наконец-то надела грубые тёплые чулки, которые мать так ловко связала парой тупых штопальных игл, и башмаки.

– Под, – после недолгого молчания спросила Хомили, – а откуда Спиллер знает, что в доме никого нет?

– Разве я тебе не сказал? Эта чёрная штука в холле…

– Какая чёрная штука? – Хомили была совершенно обескуражена.

– В холле у них стоит такая чёрная штука. Они поворачивают ручку и говорят в неё обо всём на свете, и в том числе о том, что собираются делать и когда…

– Кто их слышит?

– Ну, скажем, Спиллер, если находится рядом. Он знает этот дом досконально, сама увидишь…

Хомили долго сидела молча, не в силах даже представить, что это за «чёрная штука». И вообще: что такое холл?

– И что, этой чёрной штуке… они говорят правду? – спросила она наконец.

Спиллер, хохотнув, хрипло сказал:

– Иногда.

Хомили снова примолкла, но ответ её не убедил.

Под встал.

– Что ж, если вы отдохнули, то нам лучше идти дальше.

– Ещё минутку, Под, – взмолилась Хомили. – У меня ужасно болят ноги.

– У меня тоже болят, если уж на то пошло, – пробурчал Под. – И у Арриэтты наверняка тоже. А знаешь почему? Мы потеряли форму, вот почему! Около полугода мы были заперты в той мансарде, почти не двигались, так что придётся нам тренироваться…

– Мы как раз этим и занимаемся, – недовольно пробормотала Хомили, поднимаясь на ноги.

И они побрели дальше.

Было одно место, где им пришлось отойти от пруда и пересечь лужайку. Там процессия разделилась. Спиллер один потащил мыльницу, а семья Курантов укрылась в кустах. Это были переросшие азалии, чьи нежные побеги уже покрылись почками. Добывайкам они показались настоящим лесом. Там они снова отдохнули. Комковатая земля была покрыта прошлогодними опавшими листьями, а на веточках над ними висела рваная паутина.

– Лучше бы мы переночевали здесь, на природе, – сказала Хомили.

– Нет, дорогая, – не согласился с женой Под. – Как только перетащим мыльницу через этот участок, мы окажемся прямо перед домом, вот увидишь…

Протащить мыльницу через низкие, похожие на корни ветви оказалось непросто, но они с этим справились и снова оказались на открытом пространстве, у подножия поросшей травой насыпи. Слева виднелись затянутые мхом ступени, почти неразличимые, кроме самых нижних, веером расходившихся по тому, что раньше было лужайкой.

– Мы же не пойдём по ступенькам. Правда, Под? – с надеждой жалобно спросила Хомили.

Ступени хоть и невысокие, всё-таки ступени, и Под направлялся именно к ним, а жене и дочери сказал:

– Нет, вы с Арриэттой оставайтесь на месте, а мы со Спиллером поднимемся по парапету и втащим мыльницу наверх. Ну… или вы могли бы подняться по насыпи…

– Если бы могли! – воскликнула Хомили и села на землю: мокрая трава или не мокрая – всё едино.