И вот теперь, лёжа в барке Спиллера и глядя на луну, Арриэтта нашла всё это очень запутанным. Ей потребовалось немало времени, чтобы понять: на земле живут миллионы людей и очень мало добываек. До тех долгих дней, когда читала мальчику вслух, она представляла всё совершенно иначе. Как она могла думать иначе, она, выросшая и воспитанная под полом в Фэрбанксе? Она так мало видела, а слышала ещё меньше. Пока не встретила мальчика, Арриэтта никогда не смотрела на человеков. Разумеется, она знала, что они существуют: иначе как смогли бы жить добывайки? – а ещё знала, что человеки опасны, самые опасные животные на земле, но думала, что они встречаются редко…

Теперь она знала больше.

Откуда-то издалека до неё донёсся бой часов: наверное, церковных. Арриэтта сонно сосчитала удары: ей показалось, что их было семь.

Вспоминая утро их прибытия на место, наиболее отчетливо Арриэтта представляла длинный-предлинный переход: временами ей даже казалось, что они не дойдут.

Они прекрасно выспались: даже Поду и Спиллеру удалось пару часов отдохнуть. Судя по всему, путешествие по реке заняло меньше времени, чем все они ожидали. Арриэтта и Хомили даже не проснулись, когда Спиллер наконец причалил барку к берегу, маленькому галечному пляжу под похожим на утёс обрывом со сплетением корней. Именно в этом месте просторная лужайка у дома священника соединялась с изгибом вытекающего из пруда ручья. Сначала Арриэтта не увидела лужайку: её закрывали сомкнувшиеся лапы можжевельника, прикрывавшие этот укромный причал и заслонявшие небо. Неужели они действительно добрались или этот похожий на пещеру уголок всего лишь место для отдыха во время куда более долгого путешествия?

Нет, они прибыли! Арриэтта услышала церковные часы, отбивавшие девять ударов. На мелководье Под и Спиллер возились с крышкой от мыльницы. Под пытался привязать её к корню, и она покачивалась на воде. Обернувшись, он увидел дочь, которая стояла в барке, закутавшись в стёганое пуховое одеяло, и зубы её стучали от холода, из-под гетры выбралась и Хомили, всё ещё сонная и растрёпанная.

– Наконец-то вы проснулись! – радостно поприветствовал жену и дочь Под. – Вот мы и на месте! Что вы об этом думаете?

Арриэтта пока не могла точно сказать, что думает, но место казалось ей достаточно скрытным, тёмным и почему-то безопасным. Хомили, робко остановившись возле дочери и тоже кутаясь в одеяло, кивком указала на крышку от мыльницы и подозрительно поинтересовалась:

– И куда мы на этом поплывём?

Спиллер, как заметила Арриэтта, уже карабкался вверх по берегу. Спутанные корни служили отличной лестницей.

– Никуда, – ответил Под. – Мы погрузим на неё часть вещей, чтобы было на чём переночевать, а добираться до нового дома нам придётся на своих двоих…

– Так куда мы идём? – спросила Хомили.

– Нам надо подняться по лужайке к дому, – объяснил Под. – Ты сама скоро всё увидишь… И придётся поторопиться, пока никого нет поблизости. Спиллер сказал, что они ушли на целый день…

– Кто?

– Мистер и миссис Уитлейс, разумеется. Он в это время работает в саду, а она уехала в город на автобусе. А теперь, Хомили, – добавил Под, приблизившись к барке, – передай-ка мне эти стёганые одеяла и другие постельные принадлежности. Арриэтта, поищи вон там верёвку…

Мать и дочь неохотно сняли с себя тёплые одеяла, и Арриэтта отправилась искать верёвку.

– Как насчёт нескольких кастрюль? – спросила Хомили, складывая одеяла.

– Сегодня вечером никакой готовки, – предупредил Под.

– Но нам надо поесть…

– Спиллер обо всём позаботится. Ну, всё, принимаемся за работу…

Вернулась Арриэтта с верёвкой, и дело пошло быстрее. Они спускали сложенные постельные принадлежности вниз, Поду в руки, и тот относил их в крышку от мыльницы.

– Вода немного поднялась, – заметил Под, – ночью шёл дождь…

– А мы и не заметили, – отозвалась Хомили, поглаживая рукой гетру. – Эта штука сухая, словно кость…

– Пожалуй, ты права. – Под посмотрел на густую листву над головой. – Здесь хорошо, мы в укрытии. Вы лучше сняли бы башмаки и чулки, и я помогу вам перебраться через борт.

Арриэтта, всё ещё дрожа от холода, присела, чтобы расшнуровать башмаки, и почему-то подумала о Платтерах. Сидни и Мейбл можно пожалеть: всю ночь они провели, согнувшись возле изгороди, в протекающем ялике, под зонтами, с которых капала вода.

Спиллер, как она успела заметить, уже поднялся по отвесному берегу и скрылся из виду.

– Вам со Спиллером удалось поспать, Под? – спросила Хомили, спустив одну ногу с борта.

– Да, мы выспались. – Под протянул руки, и когда жена нагнулась вперёд, подхватил её под мышки. – Улеглись ещё до полуночи. Ты разве не слышала бой часов? Вот так… отпускай руки! Молодец!

– Ой! – воскликнула Хомили, оказавшись на гальке. – Вода холодная!

– А ты чего ожидала в это время года?

Арриэтта сама соскользнула вниз с башмаками и чулками в руках: ей не терпелось подняться наверх по лестнице из корней. У Хомили энтузиазма было явно меньше.

– Теперь вы обе поднимайтесь наверх! – сказал Под, отвязывая крышку от мыльницы. – В этом нет ничего сложного, Хомили. У тебя всё получится, так что не беспокойся…

– Я ни слова не сказала, – холодно отозвалась Хомили и с отвращением посмотрела на маленький утёс. – Ты можешь взять мои башмаки, Под?

– Да, давай их сюда! – Он почти выхватил у жены ботинки и запихнул в привязанные к мыльнице постельные принадлежности. – А теперь лезьте наверх!

Арриэтта, уже карабкавшаяся по корням, протянула матери руку.

– Это совсем не сложно! Давай руку: я тебе помогу…

Хомили вяло начала подниматься по спутанным корням, пытаясь сохранить достоинство, если это вообще возможно. Но сегодня у Хомили это получилось. Она лезла вверх спокойно, ровно, без страха. Под, следивший за ней взглядом, с концами натянутых швартовов в руках, удивлённо улыбнулся, преисполнившись мрачной гордости. Никто на свете не сравнится с его Хомили, если она за что-то взялась!

Выбравшись наверх, Арриэтта оглянулась по сторонам в поисках Спиллера, но не увидела. В этом не было ничего необычного: она помнила. что он умел слиться с любым пейзажем; главное для него было оказаться на свежем воздухе. Потом Арриэтта посмотрела на огромную лужайку, не подстриженную до гладкости бархата, как это бывало когда-то, а грубо скошенную косой. Она знала, что такое коса: Под изготовил себе косу из бритвенного лезвия. Знакомы ей были и косилки: такая имелась в Фэрбанксе. Её внимание привлекло совсем другое, отчего сердце учащённо забилось: длинный низкий дом с остроконечной крышей, отражавшей свет утреннего солнца. Фасад здания казался расплывчатым и лишённым окон – должно быть, оттого, что его укрыли вьющиеся растения (об этом говорил отец), совсем одичавшие без стрижки. Старый дом приходского священника обещал столько путешествий, столько укромных уголков, столько свободы!