— Да я уже раз десять побыла им! И экскурсоводом, и кем угодно! — буркнула Марина. — Сколько можно?! Вожу вас тут везде, с картой сверяюсь, в ресторане помогаю заказать! Да лучше бы я еще на острове потусила, лучше бы в Консьержери[5]пошла, чем время тратить на всяких разных! Вон пусть Ирка переводит!

— А что я, а что сразу я-то? — заверещала Ирина. — Я не смогу! Я боюсь! Лизка, ты переведи! Не будь эгоисткой!

— Это я-то эгоистка?!

— Ты, а кто же!

— Да вы все тут эгоистки!

— Все, кроме меня!

— Нет, кроме меня!

— Вот именно, все только о себе и думают!..

— Нет чтобы подумать обо мне!

В общем, Карину из магазинов мы увели, но в результате переругались и следующие полчаса шли совершенно молча и все в плохом настроении. «Если в первый день мы уже так скандалим, то что же будет дальше? Во что превратится мое пребывание в Париже?» — думала я, шагая впереди всех. Наконец, когда совсем стемнело, Ирина решилась прервать молчание и спросила, куда мы идем.

— К Эйфелевой башне, — ответила я. — Мне надоело слушать, как вы ругаетесь, и я решила взять инициативу на себя. Кстати, не она ли это?

В темноте над крышами домов возвышалась блещущая огнями конструкция. Она словно звала нас к себе, указывая на то место, где спрятано счастье и вечный праздник. Постепенно приближаясь, мы все четче видели ее этажи, а затем различили и металлическое кружево. Наконец настал момент, когда башня предстала перед нами полностью — огромная, волшебная, гораздо более клевая, чем в журнале! Раньше я и не думала, что она окажется настолько высокой! В Эйфелевой башне были не только романтика и гламур, которых мы так ждали. В ней был вызов. «А вам слабо? — как бы обращался к нам давно умерший инженер. — Человек еще не то может построить! Лишь бы были железо и уголь, лишь бы пар из котлов не переставал крутить наши двигатели!»

— Маринка, а сколько ей лет, этой башне?

— Больше ста. С тысяча восемьсот восемьдесят девятого года стоит. К столетию Революции построили, — отозвалась сестра, не забыв, как обычно, упомянуть про свою любимую Революцию.

Больше ста! Какая старая! И настолько современно выглядит при этом!

Под башней, как и следовало ожидать, толпились туристы. Они клали фотоаппараты на землю, наклонялись над ними и снимались так, чтобы их лица вышли на фоне уходящей ввысь металлической конструкции. Мы тоже снялись таким образом. Правда, получилось далеко не с первого раза: нависающие над фотоаппаратом лица выходили смешными, одутловатыми и со странными выражениями. После того, как нам наконец удалось снять нечто удобоваримое, мы решили подняться на верх башни.

Наверх ходил лифт, и подъем в нем был платный. Цена зависела от этажа. Ехать всего лишь на первый этаж нам показалось неинтересным, на третий — слишком дорогим. Поэтому мы выбрали второй. Этого оказалось достаточно, чтобы еще раз полюбоваться прекрасным видом.

Оказавшись на втором уровне, я подошла к краю смотровой площадки и увидела тот Париж, о котором столько мечтала. Как из рекламы мыла, только лучше! Тысячи желтых и зеленых огней украшали расположенные внизу здания, мосты, проезжие части, Марсово поле и площадь Трокадеро. Хотелось ухватить этот вид, унести его с собой… Но на фотоаппарате в ночном режиме выходили лишь разноцветные полосы, пятна и загогулины. Даже если мне удавалось держать руки достаточно ровно для длинной ночной выдержки, аппарат запечатлевал лишь плоскую копию небольшого кусочка пейзажа, которая не шла ни в какое сравнение с цельной картиной и не могла передать атмосферы, в которой мы оказались.

По периметру смотровой площадки, опоясывающей башню, стояло несколько телескопов. Правда, прильнув глазом к одному из них, я ничего не увидела: для того чтобы устройство заработало, надо было кинуть в него монетку. Некоторые туристы, гуляющие с нами, делали это, но мы пожалели денег. А еще на Эйфелевой башне фотографировалась пара новобрачных. Сначала это показалось мне ужасно романтичным, и я размечталась, как однажды окажусь на месте этой невесты с Адамом, Фабьеном или Энтони (да-да, я о них не забыла!), но потом на лицах молодых стал заметен отпечаток усталости. Несмотря на то что мы пробыли на смотровой площадке довольно долго, жених и невеста уже фотографировались, когда мы пришли, и продолжали это делать, когда мы уходили.

Кстати, об уходе. Вниз мы ради интереса решили пройтись пешком. Раньше мне почему-то не приходило в голову, что внутри Эйфелевой башни есть лестницы! А они были: изящные, металлические, с плавными, изогнутыми, по моде столетней давности, контурами. И ужасно тряские! Ощущение было, будто лезешь по стремянке. Карина и Ира канючили, что им страшно, они устали и надо было поехать на лифте, но для меня путешествовать пешком внутри Железной Дамы было удовольствием. Я успевала не только идти, но и вертеть головой и даже фотографировать на ходу. Обратило на себя внимание то, насколько пупырчатой оказалась башня внутри.

— Маринка, это прыщи?

— Скажешь тоже, малявка! Это заклепки. Башню клепали: соединяли части с помощью металлических штырьков, которые расплющивали с концов. Сварку-то тогда еще не изобрели!

Домой — вернее, к Доминик — мы добрались лишь к десяти часам вечера. Неудивительно, что ужин уже ждал нас и даже успел остыть. Мадам подала к столу отварные вилки неизвестного нам растения. На наш вопрос, что это, она ответила: «Лез андив». Но такого слова мы не знали.

«Лез андив» оказались на редкость невкусными. На вид они походили на кукурузные початки, только такие, которые не имели внутри самой кукурузы, а состояли из одних листьев. На вкус тоже.

— Трава травой, — поморщилась Марина, когда гостеприимная Доминик оставила нас один на один с ужином.

— А мне напоминает лук вареный, — сказала Ира.

— Фу! — оборвала ее Карина. — Только не говори мне про лук, а то стошнит!

— Завтра надо будет взять что-нибудь вкусненькое на вечер, — заметила я. — Заесть эти андивы, если снова их дадут.

Мы быстренько набили животы вареной травой, стараясь не обращать внимания на ее вкус, засунули посуду в посудомойку и поднялись наверх. Там во взятом с собой словаре Марина отыскала слово «андив». Перевод был «эндивий». Что это такое, никто не знал. Да и не интересовался особо.

Мы слишком хотели спать.

Так хотели, что снова уснули прежде, чем наши постели успели прогреться.

Следующий день начался так же, как и предыдущий: с раннего подъема, бутербродов с маслом и вареньем, похода к метро и приезда в школу. На этот раз нас ждали настоящие занятия. Объявления с информацией о том, кто к какой группе приписан, были уже вывешены во внутреннем дворике, где две какие-то китаянки (или японки?) играли в настольный теннис.