Ай-яй-яй, как все плохо!”

Признаться, я не на шутку загоревала. Больше всего удручалото, что не могу самолично выбрать себе дублершу. Так, вся в печали, к подругесвоей и ввалилась.

Фрося была уже дома. Увидев меня, чертовка обрадовалась ибросилась целоваться.

— Сонечка, милая, — твердила она, — как хорошо, что тывернулась! Как же я волновалась!

Должна сказать, что я не только переживала из-за фигурыдублерши, но и другими полезными делами была занята, пока добиралась до городаиз вертепа. К примеру, анализировала происходящее.

В результате, пришла к выводу, что схватить собиралисьФросю, а не меня. Ведь верзила ясно сказал: “Это тебе не картинки, бля,малевать, здесь настоящий нужен талант”. Следовательно, бандиты приняли меня захудожницу. Да и блуза рабочая была на мне, и стояла я у картины, и схватилименя прямо в доме у Фроси…

Волосы зашевелились на голове и мороз продрал кожу, когда яотчетливо поняла, что через эту ужаснейшую процедуру должна была пройти мояФрося, чистая, юная. Ладно я, бывалая баба, как говорится, обремененная дурью иопытом. Меня трудно обидеть — если надо, кого хотите сама изнасилую, что не рази случалось, в переносном, конечно, смысле.

Да, что там греха-то таить, и в прямом смысле бывало…

Но это все я, а вот Фрося…

Я самовольно решила: “Нет, Фрося для порно не создана!”

Давая себе страшные клятвы молчать о таинственномпроисшествии, как бы ни хотелось разболтать все прямо с порога, я ввалилась вквартиру подруги.

Да-да, я пошла на жертву такую — решила молчать, что длярусской нормальной бабы смерти подобно, и каково же было мое удивление, когдаФрося заговорила сама о моем происшествии.

— Сонечка, — едва ли не плача, закричала она, — я решила,что ты уже не вернешься!

— Почему это — не вернусь? — слегка настораживаясь, спросилая.

— Как — почему? Да потому, что я дура! А ты — самая лучшая!

Против такого расклада я ничего не имела — я с нимсогласилась, а Ефросинья продолжила:

— Сонечка, ты обиделась и очень права! Ожидая тебя, я омногом подумала и решила, что я негодяйка. Ты слишком доверчива, я не имелаправа так забавляться. Мой прикол слишком жесток.

Разочарованно ахнув, я подивилась:

— Так это был всего лишь прикол?

— Прикол, — стыдливо потупившись, призналась она. — Мойидиотский прикол. Ничего не могу поделать с собой, такой у меня накопилсяпротест против богатых и самовлюбленных дурако… Ой, прости, против людей. Ноэтот прикол особенно идиотский, если учесть твой возраст и твою популярность.

— Это жестоко, — промямлила я, не желая свыкаться спротивной мыслью, что не увижу себя никогда в забойном групповичке.

Это же счастье, купаться в грехе, сохраняя сугубуюнравственность — мечта любой женщины: грешить и считаться святой. И со мнойтакое едва ни случилось. Но теперь мечта остается только мечтой. И виною томумоя Фрося.

— Что ты наделала, — пригорюнилась я. — Такая надежда и… Всепрахом пошло. Это очень жестоко.

Фрося, сложив молитвенно руки, призналась:

— Возможно, я так поступила из зависти. Каюсь и абсолютносогласна с тобой: это очень, очень жестоко. И мерзко.

Я вспомнила Арнольда — по дороге в город мы беседовали с нимо… цветной капусте.

“Оказывается в свободное от порно время Арнольд занят своимогородом, — прозрела я во время его рассказа, — огородом, на котором выращиваетвсевозможную капусту”.

Здесь же я вспомнила знакомую проститутку, которая бежала вдетский сад за ребенком прямо с панели, а потом вела свое любимое чадо вмузыкальную школу на скрипочку — мальчику пророчили великое будущее намузыкальном поприще. Ничего удивительного, его мать тоже была талантлива, всвоем, разумеется деле. Вот как жестока бывает жизнь.

Арнольд своими положительными качествами растрогал меня дослез. Он сразу стал мне симпатичен. Прекрасный семьянин, огородник. Милый,милый Арнольд. За малым не дала ему свой “телефончик”.

А теперь выходит, он вовсе не милый, этот Арнольд — он неработник порока и врал про капусту.

Я действительно слишком доверчива. Даже глупа.

Хорошо, что не знает об этом свекровь.

Впрочем, как же не знает, если она-то твердит об этом моемумуженьку каждодневно — хорошо, что Роберт в науке и никого не слышит…

— Я поступила жестоко! Жестоко! — убивалась тем временемФрося.

— Ну почему — жестоко, — сказала я, вспоминая красивое иблагородное лицо Арнольда и его потрясающие бицепсы. — Все было очень смешно.Даже не знала, что ты у нас выдумщица.

Фрося перестала убиваться и от радости даже подпрыгнула.

— Соня! Так ты не сердишься? — набрасываясь на меня споцелуями, спросила она.

— Не сержусь, и даже высоко твой прикол оценила. Ты такправдоподобно это устроила. Была минута, когда даже я попалась на вашу удочку:за чистую монету все приняла.

Мысленно уносясь в прошлое, я на себя рассердилась.

— Да что там минута, — досадливо морщась, воскликнула я, —скажу больше: до самых последних секунд, пока ты мне не призналась, думала, чтовсе это правда.

— Да? — пискнула Фрося.

Я ужаснулась:

— Да! Старая дура! Что это прикол, уже тогда могла бызаметить, когда мне не дали раздеться. И когда я про мужа им ляпнула. Как ониудивились! А все потому, что ты не знаешь еще, что я опять вышла замуж.

— Ты вышла замуж? — не поверила Фрося.

— Вышла и, как всегда, очень удачно.

— Кто же он?

— Мой муж перспективный ученый, весь мир его рвет на части.Поверь, это лучше даже слепоглухонемого моряка дальнего плавания. Я и при муже,и пользуюсь полной свободой. Если бы не свекровь… Ну да бог с ней, возможно,это ненадолго, — закончила я, непонятно что имея ввиду.

Надежды в связи со свекровью казались необоснованными: ведьцветущая мамочка Роберта не только не помышляла о смерти, но даже и не болела.Единственное, на что она жаловалась, так это на нехватку времени: ее фитнессы,бассейны, солярии и прочее-прочее…

Ох, не помещалось все это в 24 часа — вот с каким размахомживет старушка.

Сообщив наскоро Фросе режим мамочки Роберта, я вернулась кприколу.

— Мархалева тоже не сплоховала, — воскликнула я. — Жару имзадала. Билась я не понарошку. Да-аа, классно ты меня провела. Знаешь, дажезавидно.