Впрочем, как сказать – проверяли? Паспортов-то еще не придумали, да и номера на лодки да повозки – тоже. Расспрашивали, досматривали – так и определяли, не злодей ли – на глаз…

–Найдем…– погладив меч, хмуро пообещал Миша.– Чай, не призраки. Как-то они сюда пришли, как-то ушли… Не по воздуху же прилетели… Говоришь, у них челнок мог быть?

–Мыслю тако, господине,– Зевота снова покивал.

–Или вообще – ладейка…

–Не, господине,– неожиданно возразил Хромец.– Ладейка – приметлива слишком. Всяко увидят, узнают… Ине дело – челнок. На челноках коробейники шастают – много… Поди узнай…

–И то верно…

Сотник посмотрел на калеку с нескрываемым уважением – насколько тот оказался приметлив, умен, рассудителен. А с виду не скажешь! И как раньше-то такое сокровище на глаза не попалось? Хотя… кого попало, старшим на покос не пошлют. Тем более – хроменького.

–Давайте тела в ладейку,– распорядившись, Миша вновь обернулся к Хромцу:– Ты чьих будешь?

Спросил – и едва не расхохотался. Ведь в лучших традициях советского кинематографа вышло – «чьих будешь, холоп?»

Собственно, и ответ оказался похожим:

–Бобыль я… Был… Ныне – Собакина Гюряты обельный холоп. Шестое лето уже.

–Собакины? Знаю.

Клан Собакиных жил на южной окраине Ратного, на самой околице, владея просторной усадьбой, небольшим заливным лугом с пасекой, рябиновой рощицей и водяной мельницей на бурном притоке Горыни-реки. Само собой, и пахотная земелька имелась, да в таком количестве, что запросто хватило и для трехполья. Не бояре, но где-то рядом. Своеземцами таких звали. Как вот в землях Журавля Костомара-вдова… Ах, Костомара…

–Так!– Михаил всегда был парнем решительным – соображал и действовал быстро.– Давай быстро вези хлеб на покос… потом нас нагонишь. Где, говоришь, подростков-то убили?

–Кого, господине?– непонимающе моргнув, скривил губы Хромец.

–Отроков злодеи где побиваша?

–А! Так чуть вверх по реке… версты три. Я догоню, господине!

–Давай.

Вежливо поклонившись в пояс, обельный[1] холоп Зевота Хромец поковылял к утлому своему челноку, сильно припадая на правую – явно «сухую»– ногу. Полиомиелит, что ли? Эта хворь и в том, современном, мире жуткая, а уж здесь и подавно. По сути – верная смерть. А Зевота вот как-то умудрился выжить… Тут либо ремеслом каким нехудо б владеть, либо – иметь мозги. В случае с Хромцом явно – последнее.

Зевота не подвел – догнал, и даже обогнал, поплыл впереди, указывая путь к очередному месту происшествия.

–Эвон, сюда… к омутку… От тут они и ловили. Все четверо. Всех четверых и…– ткнув челнок носом в густые заросли рогоза, камыша и осоки, Зевота перекрестился и выбрался на берег.– Наши их забрали уже, господине… Да я говорил.

На круче, над омутком, на опушке чернело кострище. Дальше начинался лес, а вокруг кострища теснились густые заросли орешника, ольхи, вербы…

–От ракитника тати явилися,– дождавшись сотника, пояснил Хромец.– Во-он, поднялись от реки… Собаку убили там еще… Отроки же – у костра. Похлебали ушицы, спали… Тут их и… На ножи! Опять же, ничего не взяли…

–Нелюди!– один из сопровождавших Мишу воинов выругался и сплюнул.– И зачем такое творить?

–А вот ведь верно – зачем?– хмуро обернулся сотник.– Сам как думаешь? В глаза смотреть! Отвечать!

Повысив голос, Михайла специально привлек внимание всех – хотел всех и выслушать, у кого какие думы…

–Мыслю, спугнул кто-то татей,– почесав затылок, промолвил молодой страж – плотненький, но еще совсем юный, безусый….

Миша покивал:

–Добро. Следующий… Ты! Чего тати хотели?

–Чего-то украсть, господин сотник!– браво доложил следующий.– На то они и тати.

–Та-ак… А ты что думаешь, господин младший урядник?

Младший урядник Регота Сивков важно пригладил едва пробивающуюся бородку – три волосины на подбородке:

–Мыслю, самих отроков украсть и хотели! Да потом гостям торговым продать. А то чего у них тут еще красть-то?

–Молодец!– одобрительно кивнул сотник.– Значит, кто-то спугнул… И тех, кто спугнул, хорошо б поскорее найти. Они ведь не тати, прятаться не будут… Все! Давайте все на ладью, нам еще к излучине… и хорошо б к обеду управиться.

–Есть, господин сотник!

Парни спустились к лодке, колченогий же поспешал медленно – в меру своих сил. А вот и вообще остановился… Обернулся, глянул…

–Дозволь доложить, господине!

Миша повел плечом:

–Так изволь, докладывай. Что-то еще заметил?

–Так это… несуразица…– хмыкнув, развел руками Хромец.– Ежели отроков украсть задумали – зачем же их убивать? Кому ж мертвые-то нужны?

–Да много кому, человече…– невесело улыбнулся сотник.– Жрецам, колдунам, лекарям… человечий-то жир знаешь сколько стоит? Правда, тут еще надо знать, кому продать…

–А может, куда проще все, господине?– видя, что к его мнению прислушиваются, Зевота вконец осмелел.– Может, их убили за то, что увидали случайно что-то не то… или кого-то не того… да значения не придали… Вот их и того… на всякий случай.

–А вот это – объяснение,– улыбнувшись, согласно кивнул Михаил.– Правда, есть и другое… И очень недоброе, к слову. Убили отроков просто так. Могли убить – и убили. Этак походя… Как и тех, полюбовничков… Показать чтоб – нет в Погорынье порядка! Не навели. Ни воевода, ни сотник, ни староста – никто толком управлять не способен! Что смотришь? Так ведь было уже… и совсем-совсем недавно. Думали тогда – справились… ан, выходит, нет… Ладно, поглядим, те ли это люди… Если те – Брячислава-вдовушка наверняка в курсе… Правда, трогать ее пока нельзя – княжье слово. Сказано только «следить», но не «имать». Впрочем, тут что-то придумать можно…

Своеземец дед Коряга тоже был в Ратном человечком не из последних, хоть и на первые роли не лез. Землицей владел преизрядно, хотя по боярским-то меркам и маловато будет. Хитрован себе на уме и, скорее, консерватор – трехполье одним из последних пользовать начал. По селу ходили упорные слухи о том, что дед – тайный приверженец старой веры, почитатель Даждьбога, Перуна, Велеса и прочих древних богов, коих официальными властями давно уже было велено именовать не иначе как «прельстительными богомерзкими идолищами». Так и именовали. Но многие им продолжали молиться. Кто – тайком, а кто и открыто – как та же волхва Нинея, давно уже поутратившая прежнее свое влияние и силу. А все потому, что оскудела Нинеина весь, обезлюдела: после недавнего страшного мора все, кто мог, в Ратное перебрались, благо там привечали всех. А где большое село или город, там старой вере места почти что и нет. Старая вера по деревням, по урочищам да весям таится, правда, и не исчезает, да и вообще, никуда деваться не собирается.