Скептически хмыкнув себе под нос, Миша всматривался в берега, заросшие ивой и черноталом, на заливные луга с пасущимися стадами, на синевший невдалеке густой смешанный лес. Не выплывая на стремнину, лодки держались близехонько к берегу, так, что можно было протянуть руку и сорвать осоку или рогоз. Совсем рядом, за брединой, выпорхнули из густых зарослей вербы скворцы – взъерошенные, мокрые – видать, спасаясь от жары, залезли на отмели в воду. Чуть дальше, на лугу, отцветая, догорал белыми звездочками белозер, грелись на ярком солнышке красно-белые «кошачьи лапки», а чуть дальше, за разливанным золотом лютиков и купавниц, многобашенной крепостью покачивались густо-розовые елочки кипрея. Отражаясь в спокойных водах, медленно проплывали по небу белые кучевые облака, похожие на чудесные замки, в кустах пели жаворонки, а рядом, в тенистом омутке, всплеснула какая-то крупная рыба.

–Ой-ё! Осетр!– восхищенно бросил кто-то из гребцов.

–Сам ты осетр! То ж видно – щука!

Миша улыбнулся – отроки еще, почти дети. Впрочем, по здешним понятиям – уже куда как взрослые, всем по четырнадцать лет, а кому и поболе. Скоро жениться пора, а они тут… как дети!

–Сам ты щука! Говорю же – осетр!

–А ну отставить разговорчики!– покосившись на сидевшего рядом Мишу, живо пресек загребной – младший урядник Регота. Постарше других, посолиднее, с уже пробившимися усиками и бородкой.

За излучиной потянулись леса, река сузилась, берега стали выше, и густой лес подступил к самой воде, цепляясь корявыми ветками за весла. Течение усилилось, и гребцам пришлось попотеть, пока вновь не оказались на плесе.

–Приплыли почти,– оглянувшись, крикнул с идущего впереди челнока Зевота Хромец.– Эвон – покос…– он показал рукой на заливной луг.– А вон, в тех кусточках… там полюбовнички…

–Давай туда,– быстро приказал Михайла.

Похоже, тела так никто и не трогал, даже дикие звери еще не успели подойти, обглодать. А вот муравьи – те уже да, позвали повсюду! Мертвая, бесстыдно оголенная девушка лежала в луже собственной крови с перерезанным горлом. Белое, все еще красивое, лицо ее напоминало ромейскую статую. Большой рыжий муравей деловито полз по лбу к носу…

Невдалеке, на подстилке из мягких медвежьих ушек и таволги, лежал молодой парень с черной стрелой в груди.

Вокруг весело щебетали птицы.

Погорынье – Туров. Август 1130г.

В распахнутых глазах мертвой девушки отражалось бледно-синее, с плывущими облаками, небо. Пахло пряной травою и сладким медовым клевером… а еще – кровью. Над лужей потемневшей и уже запекшейся крови жужжали противные изумруднозеленые мухи.

Природа же радовалась погожему летнему дню, ей было все равно, кого там убили… Ярко зеленела трава, высокая и густая, тянулись к небу бодрые цветики Черноголовки, рядом, у зарослей ольхи, теснились желто-синие соцветия иван-да-марьи. Синие – «иваны», желтые – «марьи». Там, где посвежее, в тени, росли больше «марьи», правда, не такие уже радости ©-золотые, а какие-то пожухлые, безрадостные.

Невдалеке у неширокого ручейка зацепилась за высокие стебли таволги атласная голубая лента.

–Говорю ж – женихаться пришли,– указав на ленту, шепотом пояснил Хромец.– Я не трогал… все как есть оставил…

–Правильно,– сотник наклонился и, сорвав листочек щавеля, бросил его в рот, пожевал, стремясь избавиться от стойкого запаха смерти.

Миша всегда хотел быть воином и стал им, но вот к убийствам и трупам… не то чтобы не привык – какой же воин не привыкает к смерти? Но одно дело, когда в бою и кругом враги, и совсем другое – вот так… когда своих… неизвестно кто… подло… Да и убитые-то – почти дети еще…

Похоже, девчонку еще и изнасиловали. Сволочи!

–Двое их было,– подковыляв, все так же негромко промолвил колченогий калека. Сказал и, предваряя последующие вопросы, заговорил куда быстрее и громче:– Они вдоль реки пришли, по рыбацкой тропке. Я там следы видел… Хочешь, господине, так и сам взгляни…

–Взгляну! Дальше! И… почему ты сказал – «они»?

–Они,– Зевота убежденно дернул реденькой бороденкой.– Эвон, у воды – следы. Вон там, где мокрее. Одни – широкие, большие, другие – куда как меньше и длинные, узкие…

–И впрямь…– не поленясь, сотник подошел к реке, склонился над серовато-желтой песчаной полоской. Как именно были обуты злодеи – на мокром песке не увидеть, не угадать – постолы ли плетеные, сапоги, кожаные башмаки-поршни… Бог весть. Однако если присмотреться, видно – следы-то разные.

–Та-ак… Давай, Хромец, говори дальше. Смотрю, ты тут времени не терял…

–Да я немножко… Сперва они там вон, в ольховнике, схоронились – ветки обломанные, свежие…– ковыляя обратно, пояснял Хромец.– Видать, шли себе, вдруг голоса услыхали – остановились, поднялись незаметненько по кустам… Там посидели недолго. Оттуда же и напали. Сперва парня взяли на стрелу, потом – к девке…

–Добро,– искоса глянув на Зевоту, Миша одобрительно покивал.– Что еще скажешь?

–Не особо они кого боялись,– неожиданно промолвил хромой.– Спокойно все делали, не торопясь. Пока один насильничал, другой смотрел… И на стороже не был. Эвон, листочки примяты…

Нежные и пушистые медвежьи ушки невдалеке от убитой девы были не то что примяты – раздавлены. И впрямь кто-то стоял…

Сотник подошел, встал… Оглянулся…

–А всей-то реки отсюда не видно. Ольховник мешает и вон, рогоз. Спокойны, говоришь? Значит, еще кто-то был… или были. Невдалеке. Сторожа.

–Челнок могли сторожить,– согласно тряхнул бородкой Зевота.– Мыслю так. Не пешком же вдоль реки шлялись? Если не «журавли»…

Михайла нервно дернул шеей:

–«Журавли»– вряд ли. У нас с той стороны караулов достаточно. «Лешаки», правда, могли пробраться… Одначе незачем – у них там и своих дел полно – все-то власть делят. Да с новым старостой их, Глебом, мы вроде как в друзьях… Нет, не «журавли», вряд ли… Парни, что там с вещами?

–Серьги серебряные на месте, браслетики тож…– деловито доложил один из парней.– На отроке поясок кумачовый, да ложка, да нож… Тоже не взяли.

–И ленту атласную,– усмехнулся Хромец.– Не за-ради навара убили, господине. Силу свою показать! Ленту да серьги не взяли, убитых не спрятали… Слыхал от гостей торговых – бывают такие лиходеи, коим и не прибыль нужна, а вот так, покуражиться!

–А еще бывает, новых разбойников кровью вяжут,– сотник задумчиво покусал губу и нахмурился.– Однако сие не есть хорошо. Знали ведь наверняка, на чьей земле безобразничают. И тем не мене – пакостили… В зародыше сие надо пресечь!

Последнюю фразу Михайла воскликнул с гневом, пнул ногою подвернувшуюся корягу, схватился за рукоять меча… Хотел было послать гонца в Михайлов городок – усилить бдительность, досматривать всех… Хотел, но раздумал – и так уже там все было сделано. Усилено, углублено… Всех чужаков проверяли!