Дело Хилер с его загадочными обстоятельствами пробудило в Корчагиной большое любопытство, но, в противовес всем россказням, она не верила в мистический характер случившихся событий, а саму Агату Никаноровну, бабушку на инвалидном кресле, обвиняемую в совершении особо тяжкого преступления, ей было очень жалко. Хотя и следовало признать, что с начала ее участия в деле вокруг него периодически происходили некоторые странности.

Следственно-оперативная группа в первый день приезда в Марфино долго не могла провести стандартные процедуры первоначальных следственных действий. Сотрудникам долго не удавалось заполнить документы, поскольку неведомо откуда налетел ветер и они упали в лужу; в доме не включался свет, что затрудняло осмотр места происшествия. Труп потерпевшего сначала долго не могли поднять, так как он оказался необъяснимо тяжелым, будто притягиваемым к земле. Затем он несколько раз падал с носилок, и история повторялась. Агата Никаноровна все это время сильно ругалась на правоохранителей, требуя немедленно покинуть ее домовладение. Когда же они наконец погрузили все вещи в служебную машину, Хилер через забор крикнула им: «Хрен вы отсюда уедете!» Им так и не удалось завести двигатель автомобиля. Пришлось вызывать на подмогу служебный «уазик» местной администрации, который на буксире оттащил их в районный центр.

Отогнав воспоминания, Корчагина потушила докуренную сигарету в пепельницу, закрыла окно и пошла одеваться. Собравшись, она застегнула молнию на высоких ботфортах и, все еще помня холодный уличный воздух, оцепивший кухню через окно, решила надеть полушубок.

Учитывая, что Хилер и на предварительном следствии была под домашним арестом, Корчагина уже ездила к ней в Марфино и знала дорогу. На своем «Ниссане Кашкай» она прибыла в село и, въехав на улицу Васильковую, припарковала машину. Ближе к концу улицы располагался дом ее подопечной, но дальше ехать на машине она не хотела, так как дорога на улице была ужасная и пройти туда было лучше пешком.

Подходя к дому Агаты Никаноровны, Корчагина увидела двух мужчин в синей камуфляжной форме, которые стояли у калитки и смотрели на нее.

– Доброе утро, Анна Сергеевна! – поприветствовал ее один из них, выбросив сигарету. Второй в это время начал что-то доставать из припаркованного рядом служебного автомобиля.

– Привет, ребят! А че сами не заходите? – ответила она с улыбкой. – Меня ждете, что ль?

– Да что-то не хочется. После того раза мы туда без вас не решаемся заходить.

Корчагина вспомнила, как недавно эти ребята из службы исполнения наказаний, на которую возложена обязанность доставления в суд лиц, находящихся под домашним арестом, приехали сюда за Агатой Никаноровной для сопровождения ее в районный суд, когда стоял вопрос о продлении срока действия меры пресечения. Сначала Хилер не открывала им дверь и нехитрыми жестами в окно давала понять, что не планирует никуда с ними ехать. Не возымели эффекта и слова сотрудников о том, что за такое противодействие следователь поместит ее в изолятор. Когда же один из них, взяв на себя смелость, открыл калитку и вошел во двор, с огромной ивы к нему спикировали две большие черные вороны. С истошными криками они налетели на него, стали клевать и хватать его когтями. Пока одна ворона, хлопая крыльями, нападала на самовольно проникшего во двор, вторая взлетела на дерево и камнем отчаянно бросилась вниз, пробив клювом голову сотруднику. Напарник подбежал к нему и помог выбраться на улицу. Только после этого обе вороны вернулись обратно на дерево. Тогда один из служащих позвонил адвокату и попросил оказать им содействие. С приездом Корчагиной ситуацию удалось стабилизировать, Анна Сергеевна уговорила Хилер подчиниться, убедив ее в гарантии безопасности.

– Да уж, – сказала Корчагина и, подойдя к дому, постучала рукой в окно. – Как коллега-то ваш поживает? С головой в порядке все?

– На больничном до сих пор. Вчера только был у него. Рана очень плохо заживает, и он жалуется, что с того времени кошмары мучают постоянно. Доверительница ему ваша снится, в окошко стучит с улицы и хихикает.

– Господи, страсти-то какие. – Она еще раз постучала в окно. Ответа так и не последовало.

– Может, она там это… Того? И сразу все проблемы разом.

– Денис Олегович, вы, видимо, слишком крепко спите? – смеясь, сказала она в ответ. – Сны, наверное, давно не видели красочные…

– Сплюньте, Анна Сергеевна, мне семью кормить.

– Вот-вот. Вы бы поосторожнее. Если тоже не хотите в орнитологи. Я сейчас внучке ее позвоню. Может, она знает, в чем дело.

Корчагина достала мобильник и набрала номер.

– Даша, здравствуй! Скажи, пожалуйста, а бабушка дома у себя? А то у нас суд сейчас, мы вот приехали за ней, а она не отвечает нам, мы тут в окошко ей стучим, зовем ее… Ага… А, поняла… Так… Хм… Странно… Даш, а можно я тебя попрошу, дойди до нас, пожалуйста, а? Может быть, мы с тобой зайдем к ней домой, поговорим с ней. А то время уже… Ага… Хорошо-хорошо, спасибо большое, да, ждем тебя тогда.

Она повесила трубку и обратилась к сотрудникам:

– Щас она придет, ребят, мы с ней зайдем. У вас огонек найдется? А то я зажигалку в машине оставила.

К тому моменту, когда они докурили, к дому подошла внучка подсудимой. Это была девушка лет двадцати, невысокого роста, с небрежной быстрой походкой, жирными волосами и высоким лбом, со странным отсутствующим взглядом. На ней были старое длинное коричневое пальто и такие же старые черные сапоги. В период расследования Корчагиной неоднократно доводилось общаться с ней. Она производила впечатление простой деревенской добродушной девушки, у которой, как ей показалось, были незначительные психические отклонения. Позже местные и сами говорили, что у внучки Хилер не все дома, да и сама Даша понимала это и чувствовала себя всегда не в своей тарелке. Она увлекалась рисованием, была замкнутой в себе, немногословной, но ни в чем не перечила, покорно соглашаясь на все обращенные к ней просьбы, коих было предостаточно, поскольку ее бабушка не отличалась особой учтивостью и готовностью сотрудничать со следствием.

У Даши было трудное детство: родителей своих она практически не помнила – они разошлись, когда она была еще ребенком, и уехали из села, оставив ее ухаживать за бабкой. Органы опеки из жалости закрывали глаза на эти обстоятельства и не поднимали вопрос о помещении девочки в детское учреждение. Сельчане воспитывали и поддерживали ее, помогая кто чем мог.

Подлинных причин проблемы, произошедшей с ее психикой, никто не знал, но сама она на касающиеся этой темы расспросы всегда рассказывала одну историю: в возрасте семи лет она увидела, как ее бабушка грызла живую козу на берегу. После этого она добавляла: «И вот с тех пор я такая».

Бабушку она очень боялась, но жалела и ухаживала за ней, ежедневно навещая, так как сама жила по соседству.

Даша поздоровалась с Анной Сергеевной и сразу же достала ключи от дома. Не задумываясь, она толкнула калитку и через двор направилась прямиком к крыльцу. Корчагина, опомнившись, быстро проследовала за ней, жестом дав команду сотрудникам ждать их на улице.