и военных символов критики толковали как извращенно-ностальгический акт культурного неповиновения, попытку сбросить со счетов и свести на нет тягостное влияние, которое эти знаки всё еще оказывали на поколение художника.

* * *

Для Пита Таунсенда, беби-бумера из творческой семьи нижней страты среднего класса (его отец был джазовым музыкантом, мать занималась продажей антиквариата), эстетика Блейка была вполне естественной. Он был фанатом того, как Блейк изображал феномен фанатства, – так почему бы самому не позаимствовать то, что уже позаимствовали до него? «Британский флаг должен развеваться. Мы пустили его на пиджак, – объяснял Таунсенд. – У Кита Муна, нашего барабанщика, есть жакет с эмблемой военно-воздушных сил, у меня – пиджак, увешанный медалями». Теперь Таунсенд сделал ставку на то, что Джордж Мелли называл высоким попом (то есть создание произведений, которые используют эстетику популистских товаров массового потребления). Это было сознательное повышение традиционного статуса поп-музыки, которая до сих пор считалась частью низкого попа (пусть даже и утонченного, как в случае The Beatles) наравне с серийными продуктами для обывателей – то есть тем, что вдохновляло художников вроде Блейка и Боути.

«Целиться выше» Таунсенда призывал и новый менеджер группы – Кит Ламберт. Он был сыном выдающегося британского композитора и директора Королевского балета Константа Ламберта, и ему было что доказывать истеблишменту высокого музыкального искусства. Именно Ламберт придумал для The Who термин «поп-арт-музыка».

Намеренное возвеличивание низкого ремесла бит-музыки до статуса высокого искусства – это ровно то же, что намеревалась осуществить «Независимая группа» в сфере визуального искусства, а британские поп-артисты и американские «новые реалисты» (в скором времени тоже поп-арт-художники) осуществляли прямо сейчас, используя повседневные образы рекламы и комиксов. В довершение картины облик модов, который The Who только недавно примерили на себя, утрировался и тиражировался до тех пор, пока музыканты сами не превратились в детали живого попарт-коллажа, став в середине 1960-х образцом «высокого стиля» модов.

«Мы представляем поп-арт-моду, поп-арт-музыку и поп-арт-поведение», – заявлял Таунсенд. Следуя этому принципу (и при активном поощрении Кита Ламберта), он относился к группе так, будто это ассамбляж в стиле Блейка. В интервью газете Observer Таунсенд говорил: «Мы извлекаем новую ценность из не представляющих ценности вещей – гитар, микрофонов, затасканных мелодий. Мы берем объекты с одной функцией и наделяем другой. А элемент самоуничтожения – когда мы разбиваем инструменты на сцене – подчеркивает, что всё происходит здесь и сейчас».

Был ли знаменитый эпизод с разбиванием гитар намеренным подражанием Таунсенда Густаву Метцгеру, который еще в 1962 году прочел в Илингском арт-колледже лекцию по теории саморазрушающегося искусства, доподлинно не известно. Многие комментаторы считают, что заявление Таунсенда о творческом акте в духе авангардизма – это попытка задним числом придать спонтанному действию художественный смысл. И всё же музыкант настаивает, что его друг писатель Ричард Барнс уже давно подначивал его «использовать все самые дикие, самые претенциозные идеи, которые звучали у нас на лекциях». Среди этих лекций было и выступление британского джазового контрабасиста Малкольма Сесила. В письме журналу Tape Op, опубликованному в 2013 году, Таунсенд подтвердил, что его звуковые эксперименты с уничтожением гитар были «напрямую вдохновлены» этим опытом:

Малкольм прочел судьбоносную, воодушевляющую лекцию в Илингском арт-колледже, когда я учился там в 1962 году. Пока он говорил, он водил по струнам контрабаса пилой. Он заявил: «На контрабасе можно играть в любой технике, какая только придет вам в голову». Это побудило меня быть решительным и грубым со своими гитарами, исторгать из них звуки, которые иначе я бы упустил.

В мае 1965 года The Who выпустили второй сингл – «Anyway, Anyhow, Anywhere». Спустя несколько лет Таунсенд открыто признался журналу Rolling Stone: когда Кит Ламберт доказывал журналистам, что пластинка была «поп-арт-записью поп-арт-музыки» и содержала «выраженные с помощью музыки звуки войны и хаоса», журналист Ник Кон с уверенностью возразил, что это подход «импрессионизма, а не поп-арта». Таунсенд подорвался на мине собственной претенциозности. «Я повторял за Китом, – сознался он, – промямлил что-то про Питера Блейка и Лихтенштейна и покраснел».

4. На другой стороне

Ведущий: То есть вы играете одно и то же восемьсот сорок раз подряд. Почему он так распорядился? Почему вообще у кого-то может возникнуть идея, что нужно повторить произведение восемьсот сорок раз, иначе оно не закончено?

Джон Кейл, представленный как Мистер Х: Понятия не имею.

Телевикторина «У меня есть секрет» на телеканале CBS

Появление The Beatles в «Шоу Эда Салливана» (в трех выпусках подряд в феврале 1964 года) стало первым залпом поп-свободомыслия, выпущенным в коллективное воображение американской молодежи. К апрелю они завоевали американский топ-20. Это стало сигналом «берег чист» – и дивизия нечесаных парней и батальон девиц с прическами бабетта ринулись укреплять завоеванные позиции. Но задолго до того, как The Beatles возглавили британское вторжение, американская культура уже пережила несколько волн европейского искусства – меньших по масштабу, но более высоких по статусу.

Почти за полвека до этого, в 1915 году, Марсель Дюшан отправился в Нью-Йорк на деньги, полученные от продажи нескольких работ на знаменитой Арсенальной выставке 1913 года. Во время Первой мировой войны несколько европейских авангардистов из круга Дюшана выбрали этот город местом добровольного изгнания. В их число входили Франсис Пикабиа и композитор Эдгар Варез, которые объединились с уроженцем Бруклина Ман Рэем под знаменем нью-йоркского дадаизма.

Многие представители следующей волны художников-эмигрантов покидали Европу куда более спешно, поскольку в сгущавшейся атмосфере политического давления о поддержке декадентства не могло быть и речи. Учащенный пульс Нью-Йорка, очевидно, вдохновлял и прибывшего в 1940 году голландского абстракциониста Пита Мондриана. Картина «Буги-вуги на Бродвее» (1942–1943) стала лебединой песней человека, «находящегося под невероятным впечатлением от динамики Нью-Йорка» – и, как следует из названия, с ума сходившего по джазу.

Еще одним беженцем от фашизма стал Йозеф Альберс, один из столпов преподавательского состава Баухауса с начала 1920-х годов. С собой в Америку он прихватил междисциплинарный подход к искусству и наукам, и это имело далеко идущие последствия. Покинув нацистскую Германию в 1932 году, Альберс получил должность преподавателя в колледже Блэк-Маунтин в сельской местности Северной Каролины. К началу 1940-х за колледжем закрепилось – с помощью Альберса – звание самого инновационного образовательного учреждения в США. Так, в 1948 году для программы летней школы он пригласил таких преподавателей, как скульптор Ричард Липпольд, художник Виллем де Кунинг и архитектор Р. Бакминстер Фуллер. Это был год, когда европейцы поколения Альберса уступили место молодым американцам, в частности тридцатишестилетнему композитору из Калифорнии, который недолго