к длинному столу и вытащил экзаменационный билет (непременно левой рукой), посмотрел и выдохнул с большим облегчением: темы (причем обе) он хорошо знал. И начал смело отвечать Дитмару Эльяшевичу. Тот слушал внимательно и время от времени ободряюще кивал: «Продолжайте!»

В общем, с теоретической частью Павел справился почти что без проблем. Но оставалась еще и практическая… Требовалось сходу разобрать сложное предложение и нарисовать его схему. Это считалось самой трудной частью экзамена. Теорию еще можно как-то выучить или просто вызубрить, но вот структурный синтаксический анализ… Тут требовалось действительно что-то знать и еще уметь анализировать.

Предложение было большим и многоступенчатым (привет классику русской литературы Льву Николаевичу!), Паша сначала чуть было не запутался во всех его оборотах, но все-таки справился. Почтенный экзаменатор внимательно изучил нарисованную схему, задал пару-тройку уточняющих вопросов и с большим удовлетворением произнес:

— Ну, вот видите, молодой человек, это было не так уж и страшно! Зря вы так меня боялись!

И легко поставил в зачетку «отл». Счастливый Павел, плохо соображая от неожиданной удачи, вывалился в коридор. И увидел сочувствующие лица сокурсников: те уже решили, что он провалился (слишком быстро вылетел). Но Павел, сияя, как новенький гривенник, гордо показал всем свою зачетку с оценкой «отл» и подписью знаменитого экзаменатора.

— Но как? — сделал квадратные глаза Славка. — Как ты смог? «Шпоры»? Удалось списать?

— Элементарно, Ватсон! — ответил знаменитой фразой из советского телефильма про великого сыщика Павел. — Учить надо было!

И полетел на свидание — времени оставалось совсем впритык. А еще надо было где-то купить цветы, хотя бы три штучки… Фильм, кстати, ему очень понравился (Пьера Ришара он вообще любил), потом ходил еще два раза — но уже с другими девушками, а вот с Оленькой вышел полный облом — ничего у них не получилось. Пришлось отступить. Ведь это только большевики могут брать штурмом неприступные крепости, а он не был таким упорным и боевым. Почувствовал, что ничего у него не получается, и спокойно отошел в сторону. К чему ломиться в закрытые ворота, когда рядом есть приветливо распахнутые калитки? Да не одна еще.

На его долю девушек вполне хватит, все-таки он не последний парень на факультете. И внешность у него вполне нормальная, с ростом и фигурой тоже все в совершенном порядке. Да и лицо, как многие говорили, весьма мужественное. В общем, с девушками особых трудностей Павел никогда не испытывал. Пусть они и не блистали такой красотой, как Оленька, но зато не были столь капризными, не ломались, а проявляли приятную сговорчивость. Для молодого же мужского организма, измученного долгим вынужденным воздержанием (сессия же, не до того!) и переполненного гормонами, это было чрезвычайно важно. Можно даже сказать, важно первостепенно.

* * *

Вечером на кухне собралась вся семья Матвеевых: отец — Тимофей Васильевич, мама — Нина Николаевна, брат Васька и он сам. Сели за стол, стали ужинать. Вернее, сидели только мужчины, а мать семейства хлопотала у газовой плиты, разогревая всем вчерашние макароны с печенкой. Она ела обычно потом, уже после всех… Кухня-то очень маленькая, всего шесть квадратных метров, и половину ее занимают плита, стойка для посуды, квадратная мойка и белый, утробно урчащий холодильник («ЗИЛ»), поэтому и обеденный стол тоже был у Матвеевых маленьким. Стоял у стены и за ним одновременно могли поместиться лишь три человека. Впрочем, как заметил Паша, сидели в тесноте, да не в обиде — семья Матвеевых была дружной, буквально — один за всех и все — за одного.

Тимофей Васильевич поинтересовался школьными успехами сыновей. Васька кисло скривился — у него опять были одни тройки, зато Павел с гордостью продемонстрировал свой дневник, похвастался пятеркой по английскому и четверкой по литературе.

— Молодец, Пашка, — похвалил его отец, — так и держи. Я тут одного человека в цехе спросил, узнал насчет института… Нашего инженера участка, он как раз недавно Станкин закончил, пришел к нам на завод. Так вот, экзамены в институт, как он сказал, не такие уж сложные, самое главное — сдать первый, письменную математику, на ней больше всего народа сыплется. Но вполне достаточно получить «тройку»… Потом идут два устных экзамена, по физике и химии, их, по идее, можно вытянуть и на «четыре». А последним — сочинение. Вот тут, Пашка, тебе надо очень постараться, чтобы не завалиться. Хоть кровь из носу, но получить тройку! Тогда ты наберешь четырнадцать баллов плюс средний балл аттестата. Надеюсь, что у тебя будет не меньше четырех… Всё вместе — восемнадцать баллов, этого для поступления в институт вполне будет достаточно. Даже стипендию станешь сразу получать, на первом же курсе…

— Да, Пашенька, ты уж как-нибудь постарайся! — закивала мать, накладывая ему на тарелку побольше макарон с густой подливкой, — У тебя же с математикой и физикой всегда хорошо было, так? Да и по химии — одни четверки и пятерки. Плохо только с сочинением…

— Но оно самым последним идет, — напомнил Тимофей Васильевич, — конкурса, считай, тогда уже почти не будет. Инженер так прямо мне и сказал: «Пусть ваш сын ничего не боится, смело идет в Станкин. Там к парням очень хорошо относятся, стараются особо не валить. Тем более на последнем экзамене, на сочинении. Главное, не наделать много ошибок, а к содержанию почти не придираются. Если есть возможность — тянут изо всех сил на 'три», спасают даже очень слабые сочинения.

— А чего это они так стараются? — удивилась Нина Николаевна.

— Так понятно, почему, — веско произнес Тимофей Васильевич. — Сама подумай: ну какие из современных девок инженеры, тем более — на большом машиностроительном заводе? У них же голова совсем другим забита, одни развлечения да тряпки на уме! Да, вступительные экзамены они сдают лучше парней,, да и учатся усердней, но вот что касается распределения… К пятому курсу все замуж выскакивают и беременеют. Такую в цех на сложное производство не пошлешь… Отправляют их бумажки перебирать, а потом — в декретный отпуск и отпуск по уходу за ребенком. А через три года они на завод уже не возвращаются, находят работу попроще и полегче. Вуз же обязан поставлять на производство специалистов, чтобы работали именно в цехах. А не в плановом отделе чаи гоняли… Или еще где-нибудь. Поэтому есть негласное указание: парней беречь и тянуть. К тому же в институте есть военная кафедра, значит, получишь, ты, Пашка, лейтенанта запаса, и даже в армии тебе служить не придется… Хотя кое-кого (строгий взгляд на Ваську) я прямо сейчас бы туда отправил. Чтобы подтянуть дисциплину и приучить к порядку…

Васька на это только хмыкнул:

— Меня в армию отправлять нельзя, мне только двенадцать! А потом, после десятого класса, я тоже в какой-нибудь институт пойду, Где поступать легче… И тоже потом лейтенантом стану.

— Вот именно — «где легче», — передразнил сына Тимофей Васильевич, — всю жизнь ищешь, как бы от обязанностей своих отвертеться и от работы увильнуть! Какой же из тебя глава семьи получится? Как ты будешь жену и детей содержать? Или думаешь их нам с матерью на шею повесить? Нет уж, вот вырастешь, выучишься — живи сам и на свои копейки. Мы с матерью уже не молоды, нам тоже отдых требуется…

— Да ладно тебе! — набросилась на мужа Нина Николаевна. — Чего к ребенку привязался? Он еще маленький, ему еще расти и расти. Когда еще выучится и семью заведет! Может, к тому времени нас уже и не будет на свете… А будем — все равно помогать станем, сам же знаешь! Последнее дело — от детей и тем более от внуков отказываться! Хоть старые уже будем, больные, но всегда поддержим и поможем…

И Нина Николаевна потрепала Ваську по непокорным вихрам. Паша заметил, что у Тимофея Васильевича и Нины Николаевны разное отношение к сыновьям. Васька, без сомнения, был любимчиком матери, а он сам — отца. Пусть вроде бы это никак особо не проявлялось, но все же чувствовалось. Впрочем, это было обычное дело в семьях с несколькими детьми. Мать, как правило, любила или же первенца, или самого последнего ребенка (независимо от пола), а отец — старшего сына. Подобная ситуация была и в семье Матвеевых.

Глава 5

После ужина все переместились в большую комнату, гостиную, смотреть телевизор. Это был старый черно-белый «Рекорд» на четырех длинных ножках. Точно такой же стоял когда-то и в квартире самого Павла (в прошлой его жизни). Качество изображения было не очень, программ — всего