– Я-то, может, и щучка! Да ты мне не ловец! Длинный ножвисел у него на поясе в узорчатых ножнах – этот охотник сумеет выхватить еговмиг. Ратша перестал улыбаться, сощурился:

– Вот как…

Он был оружен – при мече, но наверняка обошёлся бы плеткой.Или вовсе кулаком. Пелко привык не теряться на быстрых невских порогах, привыкзагонять длинноногих лосей и одолевать зубастых волков, хватало у него дляэтого и ловкости, и силы. Но таким, как он, на одного Ратшу следовало выходитьвпятером. Оба это понимали, и Ратша почувствовал невольное уважение: кусачийщенок не опускал перед ним глаз, хоть и знал, что бит будет нещадно.

Выручила Всеслава. Бесстрашно встала между ними, взялажениха за руку.

– Отвез бы меня лучше, – сказала онанегромко. – Там девки скучают, заждались уже небось.

Воин усмехнулся в усы и не стал отпихивать её с дороги. Взялза пояс, подсадил на коня, спросив мимоходом:

– Что глаза красные? Обидел кто?

– Нет, – отмахнулась Всеслава. – Плачсвадебный припоминала.

Пелко молча поразился ловкой неправде…

Ратша коснулся ладонью белого крупа Вихоря, вскочил ему наспину охлябь и стиснул коленями, посылая вперёд.

Пелко долго провожал их глазами. Вот Ратша обнял Всеславу заплечи, придерживая впереди себя на коне. И наклонился к ней – наверное, опятьнашептывал на ушко и касался жёсткими усами её щеки…

И она не отталкивала страшного, не звала на помощь, неумоляла спасти!

Мать качала колыбельку

и не ведала, не знала,

для кого качает дочку —

для супруга или волка?

То ли муж её обнимет, с

ам добычливый охотник,

статный, шёлковобородый,

молодой хозяин справный,

то ли волк в чащобе встретит,

разорвет шатун свирепый,

приласкает зверь голодный,

ворон косточки похвалит…

Пелко страстно захотелось избавить её, утешить, оборонить.Или не это наказывал ему боярин при кончине? То-то порадовался бы, пируя зашироким столом у хозяина Туони, то-то уж похвалил бы приёмного сына…

Пелко ещё раз нашёл взглядом Вихоря, чей позолоченныйзакатным солнцем круп мелькал уже далеко. И вдруг обиделся на Всеславу за отца:думал ли умиравший боярин, что дочь его родная станет миловаться-невеститься сРатшей!..

Пелко круто повернулся и пошагал прочь. Передав колечко, онволен был сбежать, благо запирать его Рат-ша и не думал. Но тот не охотник, ктобросает товарища в лапах у зверя. А тем более названую сестру.

Но только в баню к ней во двор он не пойдет. Ни за что непойдет. Хотя, конечно, корелу прожить без бани вовсе не просто. Без жаркоговеничка, без душистого пара с облитых квасом раскаленных камней… почти так жетяжело, как без вкусной рыбы и без мягкой сосновой коры!

С виду был тот лук красивым,

но имел негодный норов:

в будни он просил по жертве,

а по праздникам и по две.

Калевала

Одноглазый плыл вперёд и чувствовал, как быстро оставлялиего силы. Ещё накануне он играючи пересек бы неширокое лесное озерцо, новчерашнее миновало, не вернешь его. Даже Одноглазым он стал только что, когдазаживо сгоравшее дерево, рушась, хлестнуло его по голове сучьями в дымившейсясмоле… Теперь голову и глаз невыносимо жгло, так, что хотелось сжаться в комоки заплакать. А в тот первый миг он даже не остановился, даже не умерилотчаянного бега, потому что вздыбленная шерсть уже потрескивала у него набоках, сворачиваясь от жара, и воняла паленым…

Огонь летел вершинами обреченных деревьев, и угли дождемсыпались с них наземь, и птицы, желавшие отсидеться в кустах, сгорали вместе скустами. Огонь обогнал Одноглазого и первым ворвался в подсохшие у берегатростники – волка встретила стена дыма и пламени, заслонившая последние клочкичистого неба. Она преградила ему путь к спасительной воде, и надо было быостановиться и подождать, пока выгорят ломкие стебли… Какое там! Гибельный ужасраспластал Одноглазого в немыслимом прыжке, бросил его прямо через огонь.Дымные языки опалили брюхо и грудь, и он взвыл, погибая на лету от боли икопоти, наполнившей горло. Но в следующий миг холодная вода расступилась подего телом, он провалился в неё с головой и понял, что раскаленная смерть уже несумеет его схватить. Вынырнул и отчаянно закашлялся, замолотил лапами, силясьудержаться на плаву… Он, ещё недавно умевший пересечь любое озеро с добычей,брошенной на загривок!

…Одноглазый упрямо плыл вперёд, к дальнему берегу: туда, онзнал, не доберется пожар. Но ослабевшие лапы всё медленнее двигались вусыпанной пеплом воде, и собственная набрякшая шкура впервые мешала движению,тянула вниз, в страну рыб и водорослей, на дно.

Он уже мало что различал вокруг себя. Зрячий глаз затягивалажемчужная пелена, вода проникала в горло и в ноздри, он глотал её и задыхался.Он уже понимал, что берега ему не видать, но сражался по-прежнему: так ужвоспитали его мать и отец, так бывает, когда олень спасается по глубокомуснегу, где вязнут не столь длинные волчьи ноги, и уже ясно, что добыча уйдет ибрюхо снова останется пустым, – и всё-таки до последнего длится погоня…

Одноглазый не услышал приближавшегося плеска. Но твердоедерево толкнуло его в плечо, и что-то совсем не похожее на острозубую пастькрепко ухватило за шиворот, надежно приподняло его голову над водой.

Вот тогда-то он перестал плыть и повис в воде, бездумноотдаваясь нечаянной передышке. Потом до сознания достучался запах: его держалачеловеческая рука. Но даже это не заставило волка пошевелиться, и лишь когдаего стали обвязывать поперек тела ременной петлей, Одноглазый медленно ощерилклыки, дернул больной головой и попробовал зарычать. Получился хрип, никого,конечно, не испугавший.

– Тихо ты, – негромко сказал ему человек, –Терпи теперь… Перевернешь!

Петля больно сдавила грудь, но дышать было можно, и,главное, вода больше не заливала горла, не затягивала в глубину. В конце концовОдноглазый положил голову на низкий борт кожаной лодочки и затих. Человекнакрепко привязал свободный конец ремня и передвинулся, уравновешивая тяжестьматерого: вот ведь волчина, того гляди, совсем утопит легкую лодку… Поднялкороткое весло и принялся понемногу грести.

Потом Одноглазый лежал на мягкой опавшей хвое, и запахиживого зеленого леса вновь смешивались с жарким дыханием огня. Но теперь этобыл добрый ручной огонь, никому не причиняющий беды. Он не кусался, а лишьсушил на волке промокшую шерсть. За это Одноглазый терпел его подле себя, кактерпел и человека, который осмеливался прикасаться к нему и даже трогать рануна его голове… Когда настала ночь, охотник беспечно уснул по другую сторонукостра. Тогда Одноглазый попробовал встать, и это ему удалось. Осторожнообогнув тлевшие угли, он приблизился к человеку. Тот пробормотал что-то во сне,перевернулся на спину, показывая беззащитное горло… Одноглазый внимательнообнюхал его, а потом, припадая на обожженную лапу, ушёл в лес…