В самой Ладоге дома были поменьше. Знать, не больно хотелиздесь жить дружным родственным очагом, рубили свою избу всякой новой семье.Тянуло оттуда, снизу, уютным дровяным дымком, доносились, заглушая все прочие,дразнящие запахи еды. В одном доме – Пелко мог бы уверенно сказать, в какомименно, – пекли хлеб, в другом варили кашу, в третьем только что сунули вкипящий горшок пёструю невскую таймень… И под каждой крышей стряпали свое, не торопилисьделиться с соседями, не складывали принесённого в один общий котёл! Рассказатьбы дома, да кто же в этакое-то поверит!

Долго присматривался Пелко, желая найти среди сотни хотьодин знакомый корельский дом… Не удалось. Ну так что же, сказал он себе. Не всевраз. Когда это добыча сама прыгала в руки, всегда прежде вымокнешь ивысохнешь, распутывая следы, а потом ещё намерзнешься, лежа в густых кустах слуком в руке, со стрелой, брошенной на тетиву!

Он внимательно, до ряби в глазах, оглядывал просторные,привольно раскинувшиеся ладожские дворы. И видел, что лишь немногие избытемнели обветренными столетними стенами. Большинство казалось выстроеннымивовсе недавно, будто после великого и опустошительного пожара… Тут и припомнилПелко рассказы боярина о храбрых, жадных находниках из Северных Стран, чтодерзко грабили когда околоградье, когда сам град – даже садились в нёмволодеть, собирали мыто с купцов и дань с ближних племен! И как сражался с нимиотчаянный князь Вадим, бил жестокого ворога и сам бывал бит, как всякое летогорела бедная Ладога – жгли её то те, то другие, выкуривая обороняющихся из-подкрыш, словно барсуков из норы… И как наконец послали гонцов в Старград, кдавним побратимам-варягам, испрашивая подмоги: слети, мол, сокол морской, оборониот напасти… Эх, боярин, боярин!

Пелко всё-таки не сыскал в себе духу спуститься со взгорка,решил лучше обойти детинец кругом, рассудив, что для первого раза этогодостанет. Сказано – сделано; и вот там-то, с северной стороны, открылись емууменьшенные расстоянием холмики на высоком, обрывистом речном берегу. Одни,давние, покрывала пушистая зелень, другие сиротливо бугрились комьямиобнаженной земли… Зоркий глаз корела отличил и красные от ягод рябинки,обозначившиеся кое-где над круглыми травяными горбами. Калмисто, – смекнулдогадливый Пелко. Кладбище! Там, под серой землей, смотрят вещие сныпогрузившиеся в смерть. Там, как он слыхал, положили в курган и хороброго князяВадима.

Рябина всегда растёт на местах, свято чтимых людьми; должно,было неподалеку и капище со множеством деревянных словенских Богов, а в нем, заоградой, на голову превосходя остальных, возвышался могучий Перун, которомуего, пленника, так и не подарили… Пелко пообещал себе непременно добраться тудаи посмотреть на Бога, проверить: вправду ли он столь грозен на вид, этотзолотоусый покровитель ратных людей!

Не тучи чёрные на золотые небеса надвигаются – наезжаютгости незваные…

Поздно вечером под боярскую кровлю собралась молодежь:любимые подружки и неженатые друзья – заступа невестиному дому от сватов. Иныеиз парней пришли в Ладогу с полоном и всё ещё выделялись кто рукой на перевязи,кто свежим шрамом на лбу. Глаза у них были злые. Эти, дай волю, впрямь непустят Ратшу-оборотня на порог!

А девушки немедленно окружили Всеславу и принялисьпридирчиво проверять, так ли хороша, так ли убрана, так ли приодета. Известноже: хоть подышать возле невесты, хоть в бане с ней вымыться – глядь-поглядь, исебе накличешь сватов. Не того ли каждая хочет!

Но только зря подружки пытались Всеславу растормошить, зряпринимались попеременно славить Ратшу и поносить, а то прямо спрашивать, люб лижених и нет ли в тайной мысли кого-нибудь иного. Всеслава им не отвечала,сидела совсем неживая, лишь голова под расшитым очельем опускалась всё ниже…Знала ведь она Ратшу, знала отца, и была без вины перед обоими виновата, иподелать ничего не могла. А ну как сойдутся эти двое, самые любимые, из-за нее,девки глупой, да не на живот-богатство, – на смерть?!..

– Едут! Едут!., – закричали со двора. ПодхватиласьВсеслава, кинулась в угол, прижалась к матери и так за нее ухватилась – никтоне оторвет!..

Первым на тяжёлом гривастом коне проехал ворота воевода ЖданТвердятич. Никто не посмел преградить ему путь, ни у кого рот не открылсяспросить выкуп за впускание во двор: вот уж знал Рюрик-князь, кого оставлять вгороде вместо себя!.. Впрочем, молодежь вокруг боярского дома подобралась тожевовсе не робкая. Впустили с воеводой ещё двоих сватов, а перед Ратшей воротазахлопнули с треском, да так, что захрипел и удивленно попятился белый конь.

Ратша только улыбнулся и, подбоченясь, остался спокойносидеть. Ничего, на то он и жених. Да не век здесь торчать, скоро быть во двореи ему.

А Ждан Твердятич с двоими товарищами, как пристало вежливымгостям, спешились у самых ворот. Проворные молодые ребята тут же подскочилиприсмотреть за конями: напоят, накормят и хвосты заплетут, вот толькорасседлывать, пока не свершится сговор, остерегутся.

Воевода поправил на себе пояс с неразлучным мечом, погладилчестную бороду, раскинул по плечам дорогой фряжский плащ и пошёл прямо к избе.Войдет такой в повалушу – и тесовый пол под ним жалобно захрустит!.. Ступил накрылечко и сказал, протянув руку к двери:

– Ты встань, моя нога, твердо и крепко, а ты, моёслово, будь твердо да метко! Тверже камня будь и липче клею, легче сосновойсмолы, острей ножа, остро отточенного, – что задумаю, по-моему исполнись!

Отворил дверь и вошёл без помехи.

Мать-боярыня и Всеслава как ни в чем не бывало сидели запряжей – будто бы знать не знали и ведать не ведали, что за гости такиеперешагивали порог. Только одеты были нарядней обычного, да у обеих от волнениялица разгорелись ярким румянцем.

– Здрав будь, Ждан Твердятич, – поклониласьбоярыня. – Пожалуй, батюшка, за дубовый стол, хлеба-соли с нами отведай…

Воевода малое время помедлил в дверях, строго глядя кверху –на матицу, – потом степенно прошёл вдоль половицы. Встал у каменки,принялся по обычаю всех сватов греть ладони, склоняя к себе в пособники идомового, и саму государыню-печь.

– Я к вам не пиры пировать и не столы столовать, а сдобрым делом, со сватаньем! У вас, как я слыхал, будто бы дорогой товаробъявился, так вот у меня на тот товар есть славный купец…

Мало-помалу Ратше прискучило ждать. Спрыгнул с седла,вытащил гремучую плеть и трижды гулко стукнул рукоятью в ворота:

– Эй, отворили бы подобру!

– А не отворим, – долетело со двора. Ратша поскребногтем усы и пообещал весело:

– Высажу ведь.

И вправду высадил бы, снял бы створки с узорчатых петель –от такого доской не заслонишься. Шутить с ним шути, но только до поры, тут меранужна!

– А что дашь, если откроем? – спросили из-заворот.

– Пирогов дам, – посулил Ратша безскупости. – А девкам – бусы каждой да по частому гребешку!