Груочь была ошеломлена. Она и представить себе не могла, чтоИэн Фергюсон так.., так замечательно сложен. Джеми Мак-Дуфф был великолепен каклюбовник, но ничем не прикрытое мужское естество Иэна Фергюсона, абрис которогоона успела уловить достаточно отчетливо, обещало множество соблазнительныхудовольствий… Может, Риган все-таки была права? Мамы вскоре не станет. Враждымежду кланами больше нет. Ее дитя, дитя Мак-Дуффа, унаследует все, месть будетсовершена, а после.., после она, Груочь Мак-Дуфф, с радостью соединит оба кланаеще более крепкими узами — узами крови, как того и хотел Мак-Фергюс… Что же доее сестрицы Риган, то, что бы ни случилось этой ночью в спальне, от нее вскореизбавятся: она уедет в обитель Святой Майры, чтобы прожить там до конца днейсвоих…

— Займись матерью, Риган Мак-Дуфф! — приказал ей Мак-Фергюс.— А я подожду тут, у дверей спальни, чтобы убедиться в том, что мой сын сделалвсе как надо и что твоя сестра сохранила девственность, как того требуютобычаи! Ну а если я увижу, что Мак-Дуффы сыграли с нами злую шутку… — он провелпальцем по горлу, издав при этом недвусмысленный звук.

— Милорд, — спросила девушка, — как вы могли подумать, чтоГруочь утратила девственность до свадьбы и обманула вас?

— Ваш единоутробный брат Дональд говорил мне, что она что-точересчур дружна с молодым Джеми Мак-Дуффом…

— Не спешите верить Дональду. В его обычае лгать — и всезатем, чтобы разжечь между нами вражду… Мама за это не раз его била, притомочень больно. И Груочь, и я в прекрасных отношениях с кузеном Джеми, но междунами очень чистые отношения, клянусь вам! К тому же они ни разу не осталисьнаедине, я всегда была с ними: мама настаивала на том, чтобы мы соблюдали всеприличия…

— Ты добродетельная девица, Риган Мак-Дуфф, — сказал ейМак-Фергюс. — А теперь иди к матери — облегчи ей своим присутствием последниеминуты.

— А вы.., вы не пойдете с нею проститься?

— Мы уже сказали друг другу последнее» прости «, — ответилон и подтолкнул ее в сторону лестницы. А затем все внимание его сосредоточилосьна том, что происходит в спальне новобрачных…

…Горела лишь одна свеча. Иэн Фергюсон гордо выпрямился вовесь рост, демонстрируя девушке свою мужскую гордость.

— Ну?

— Что» ну «? — отвечала девушка. Сердце Риган бешеноколотилось, но она не выказывала страха перед мужчиной.

— Как, по-твоему, Груочь, замечательное орудие, а?

Мой жеребец еще даже и не встал на дыбы, а у этоймалютки-монашки глаза раскрылись на пол-лица! Она-то никогда не узнает, что этотакое, — ни со мною, ни с кем другим. Бедняжечка! А все-таки жаль, что я некакой-нибудь неверный и не могу взять в жены вас обеих. У наших предков было понесколько жен… А язычники-саксонцы и сейчас содержат гаремы! Признайся,малышка, хотела бы ты делить меня с кем-нибудь?..

— До меня дошли слухи, что дело давным-давно так и обстоит,— парировала Риган. — Говорят, что в округе не менее дюжины твоих отпрысков,Иэн Фергюсон. Но, как бы то ни было, дети, которых рожу тебе я, положат конецнашей розни и будут твоими законными наследниками, супруг мой.

— А ты смелая… с»

Иэн не знал, что делать: ударить ее за такую наглость илисделать вид, что ничего не произошло. Он обнаружил, что ему по сердцу еебесстрашие.

— Дональд говорит, что ты наставляла мне рога с ДжемиМак-Дуффом, Груочь. Ну, если это так — я убью тебя и возьму в женыкрошку-монашку!

— Дональд лгун, — спокойно отвечала она. — Идите сюда, мойгосподин, и убедитесь сами, девственна я или нет.

«Дональд заплатит за это», — подумала про себя Риган,протягивая руки навстречу Иэну Фергюсону.

Он отбросил одеяло, скрывавшее се юное тело. У нее былипрелестные маленькие грудки и высокая талия. Кожа ее была цвета сливок. Онпротянул руку, чтобы потрогать. Ах, какая гладкая, какая нежная… Потом коснулсяее золотого локона. Волосы мягкие, словно пух… Склонившись над девушкой, онпоцеловал ее второй раз за день — и тут же в нем проснулась похоть. Онвскарабкался к ней на постель и сомкнул руки вокруг ее тела.

Риган сморщила носик. От Иэна Фергюсона несло потом илошадьми. Надо же, не потрудился помыться даже перед свадьбой! И, хотя ей ибыло любопытно, как все происходит между мужчиной и женщиной, она не завидоваласестре… Подумаешь, подарок! Рука его вдруг скользнула вниз, проникла меж бедер,трогая ее там, где, как она полагала, никто и никогда ее не коснется. Онпридавил ее к постели всем телом, другая рука блуждала по ее груди… Риганзакусила губу, чтобы не закричать — его грубое поведение начинало уже пугатьее. Но она вовремя вспомнила предупреждение Груочь. Не дай ему почувствовать,что ты боишься!

Она вывернулась из его объятий:

— Что я должна делать, Иэн? — Должна же ведь и я делатьчто-то, разве нет?

Изумленный, он уставился на нее:

— Чего? Нет, дорогуша, тебе ровным счетом ничего делать ненадо. Сейчас ты станешь моей. Просто лежи.., и будь хорошей девочкой. В постеливсе делает только мужчина. — Он вновь прижался губами к ее рту и всунул языктак глубоко туда, что Риган чуть не вырвало.

Риган была ошеломлена. Так значит, женщина просто должналежать тихо, как мышонок? С какой тогда стати многим из них так все этонравится? Но, может быть, когда они приступят к делу, что-нибудь прояснится? Покрайней мере, то, что происходит сейчас, до ужаса противно…

— Раздвинь-ка ножки, милашка! — приказал Иэн, и, как толькоона повиновалась, он оказался между ее ногами. «Ее смущение неопровержимодоказывает ее девственность», — подумал про себя Иэн. Ну, он всыпет Дональду попервое число, если только тот солгал! Иэн Фергюсон устроился поудобнее и грубовошел в ее тело, но тут же натолкнулся на преграду. Так вот она, еедевственность, возликовал он, потом чуть подался назад, но лишь затем, чтобыеще яростнее устремиться к заветной цели…

Риган громко вскрикнула от изумления и острой боли, котораятут же распространилась на всю поясницу. Позабыв советы Груочь, она приняласьбороться с Иэном изо всех сил, молотя кулачками по, его волосатой груди, а тот,не обращая внимания на ее протесты, продолжал свое дело размеренно и Мощно…

— Ты делаешь мне больно, Иэн! — рыдала она. — Прекрати!Прекрати!

Но он словно ее не слышал. Член его двигался в ней всебыстрее и быстрее, и вот Иэн громко застонал и, покрытый потом, распростерся наней.

— О Иисусе, ну и трудно было, детка, — твой потаенный проходеще так узок, но мы поможем горю, мой жеребец и я… — горячо зашептал он ей наушко. Затем он слез с постели, взял свечу и, приподняв ее повыше, с ухмылкойосмотрел ее бедра, простыню и свой теперь уже обмякший член — все было запятнаноалой кровью. Подойдя к двери, он распахнул ее: