Последние слова Николаса прозвучали довольно резко, дажегрубо, но он отнюдь не собирался извиняться. Упрямство Сорензы в конце концовразозлило его.

Доуэлл бросил на нее разъяренный взгляд и увидел, что еещеки пылают, а ноздри раздуваются от возмущения. Да как ты смеешь мноюкомандовать? — говорил весь ее вид.

— Я живу рядом с офисом, — дрожащим от негодования голосомвымолвила Соренза. — Езжайте прямо, я скажу вам, где свернуть.

— Благодарю, — последовал саркастический ответ.

— Не стоит.

Остаток пути они проехали молча. Когда Соренза попросилаНиколаса затормозить у одного из домов, который и был ее жилищем, он бросилмногозначительный взгляд на ступеньки, ведущие к входу, и присвистнул.

— Знаю, в моем теперешнем состоянии мне будет трудноподниматься, — сказала Соренза, прочитав его мысли. — Но я попрошу Мэрипринести мне завтра костыли, — поспешно добавила она, — и таким образом смогупередвигаться.

— Передвигаться — понятие растяжимое, — скептически заметилНиколас, открывая дверцу.

Когда он вышел из машины, Соренза вдруг сделала то, чего неделала уже очень давно, с тех пор как была маленькой девочкой, — показала емуязык, Может, это и глупо, но он довел ее до белого каления, и она была радахоть как-нибудь ему отомстить.

Когда Николас распахнул перед ней дверцу, то вместо того,чтобы сразу поднять Сорензу на руки, он долгим, изучающим взглядом посмотрел ейв лицо и вдруг спросил:

— Вы часто ведете себя как в детском саду? Должно быть, унего на затылке есть глаза.

Соренза чертыхнулась про себя, но, как ни странно, непокраснела.

— Вы это заслужили, — уверенно произнесла она. — Я пытаюсьнайти хоть какой-то выход из затруднительного положения, в которое попала, иваше замечание было совершенно не к месту.

Склонив голову набок, он помолчал, как будто раздумывая надчем-то.

— Вы правы. Извините.

Соренза удивилась, услышав нотки искреннего раскаяния в егоголосе, и не нашлась, что ответить.

— Я рад, что вы так любезно приняли мои извинения.

Николас уже поднимал ее на руки, когда говорил это, и онамысленно похвалила себя за то, что заранее достала ключ. Он все еще держал ее,когда она открывала дверь, а потом внес в просторный вестибюль. В доме было триэтажа, и Николас озадаченно посмотрел на лестницу, ведущую наверх.

— Только не говорите мне, что живете на последнем этаже.

— Нет, я живу в квартире напротив, — сказала Соренза,довольная тем, что ей удалось его разочаровать.

Он склонил голову и, посмотрев ей в глаза, увидел в нихискорки злорадства. Уголок его рта дрогнул в легкой усмешке, а серо-зеленыеглаза приобрели яркий светящийся оттенок, как тогда, когда она увидела ихвпервые.

Николас приблизил к ней свое лицо. Не сделав ни малейшегодвижения, чтобы избежать прикосновения его губ, Соренза лишь зачарованносмотрела на них. Теплые и твердые, они нежно ее поцеловали.

— Я должен внести вас внутрь, — сказал Николас посленескольких мгновений сладостного забытья. — Сегодня у вас был чертовски трудныйдень.

Когда он замер перед выкрашенной в белый цвет дверью,Соренза сообразила, что у нее в руке все еще зажат ключ от входной двери. Онапозволила ему себя поцеловать! Теперь он, наверное, уверен, что ему всепозволено! Ну нет, черта с два!

С пылающими от смущения щеками Соренза вставила ключ взамочную скважину и повернула его. Они оказались в маленьком коридоре ееквартиры. Молодая женщина попыталась освободиться, но Николас не обратил нималейшего внимания на ее усилия, даже когда она вежливо попросила отпустить ее.

— Где ваша спальня?

— Что?! — с изумлением спросила Соренза.

Опомнившись от потрясения, она указала на дверь, ведущую изхолла.

— Это там. Но вам, уверяю вас, нет нужды нести меня туда. Увас ведь назначена встреча, вы можете опоздать. Я и так благодарна вам запомощь.

— У вас красиво, — с одобрением заметил Николас,осматриваясь.

У Сорензы не было ни малейшего желания обсуждать интерьер,несмотря на то, что она потратила месяцы, обставляя и отделывая квартиру так,как представила ее себе в то утро, когда въехала сюда.

Ее спальня была самой просторной комнатой в доме, с широкимиокнами, которые пропускали много солнечного света. Обои, мебель, покрывало —все было тщательно подобрано и оформлено в розово-кремовых тонах, что визуальноделало помещение теплее и уютнее. Соренза указала Доуэллу на софу сразбросанными на ней разноцветными подушками.

— Можете положить меня здесь, — сказала она и низконаклонила голову, чтобы Николас не подумал, что она напрашивается на еще одинпоцелуй.

— Я не собираюсь на вас набрасываться, Соренза, — успокоилон ее.

Странно, но, когда он бережно опускал ее на софу, у молодойженщины возникло нелепое ощущение, будто ее от чего-то оторвали. А неожиданные,как гром среди ясного неба, слова заставили резко поднять голову.

— Знаю, что не собираетесь, — соврала она. — У вас же ещеделовое свидание.

Николас отступил на шаг и скрестил руки на груди.

— У меня должно было быть деловое свидание, — протянул он и,прищурившись, посмотрел на нее. — Но когда Фрэнк сказал, что у вас перелом, яего отменил.

— Вы не должны были этого делать, — запротестовала Соренза.

Николас пожал плечами.

— Правильнее было бы сказать, что я его отложил. Вам таклегче?

Он издевался на ней, это было очевидно.

— Но мне...

— Только не говорите «уже лучше». — Он поднял руку суказательным пальцем, направленным на Сорензу. — Вы больны, не можете ходить, исамое малое, что я могу для вас сделать, это приготовить вам что-нибудь поесть.Не отказывайте мне в этом удовольствии. Где у вас кухня?

Это было настоящее безумие. Ее губы все еще хранили ощущениеволшебного поцелуя. Сорензе не терпелось спросить Николаса, зачем он этосделал. Однако возвращаться к этой теме было как-то неловко, тем более что он,казалось, совершенно забыл о произошедшем. Если бы не легкое пощипывание нагубах, она бы подумала, что ей все привиделось. Но он целовал ее, вне всякихсомнений, а этого договор о сотрудничестве не предусматривал. Сорензе казалось,что ее сердце вот-вот выскочит из груди, но, когда она обратилась к Николасу,ее голос звучал бесстрастно:

— Я сама могу сделать себе бутерброд. Думаю, этого будетвполне достаточно.

Какая откровенная ложь! Она ужасно проголодалась и былаудивлена, обнаружив это. Может, переломы повышают аппетит? Или она слишкомперенервничала из-за присутствия Доуэлла?