— Бутерброд? — с недоумением спросил Николас, выглядывая изкухни, и посмотрел на свои золотые часы.

— Сейчас восемь, а мы ели в час. Вам определенно нужночто-нибудь посытнее, и мне, кстати, тоже.

Соренза чуть было не предложила Николасу пойти в ресторан ипоесть там. Но, сообразив, что это было бы настоящим хамством, ведь он отложилделовую встречу ради нее, прикусила язык.

— Боюсь, вы ничего не найдете в холодильнике. Я как разсегодня собиралась пойти за продуктами.

— А в морозильной камере? — с надеждой в голосе спросилНиколас.

— У меня ее нет. — Наконец-то я отделаюсь от тебя, стриумфом подумала Соренза и произнесла вслух: — Я живу одна, и она мнесовершенно не нужна.

Итак, до свидания, мистер Всезнайка, всего хорошего!

Он улыбнулся.

— Тогда мы могли бы что-нибудь заказать из ресторана. Какуюкухню вы предпочитаете — китайскую, французскую, японскую?

Соренза начинала сдаваться. Дергающая боль в ноге не давалаей покоя, и она чувствовала себя слишком усталой, чтобы продолжать спорить.

— Мне все равно.

Он широко улыбнулся.

— Может, хотите что-нибудь особенное?

— Я целиком полагаюсь на ваш вкус, — раздраженно ответилаона.

— Превосходно. Кажется, здесь за углом я приметилсупермаркет.

Она кивнула. Тогда он включил для нее телевизор и, собираясьуходить, попросил:

— Дайте мне ключи, иначе я не смогу войти.

Не говоря ни слова, Соренза указала ему на ключ, которыйбросила рядом с собой на столик. Она подождала, пока щелкнет дверной замок, и соблегчением вздохнула. Господи, как она сегодня устала! Никогда в жизни она ещене чувствовала себя такой разбитой. Должно быть, и выглядит она ужасно.Последняя мысль заставила Сорензу кое-как подняться и, опираясь руками о стеныи мебель, добраться до ванной.

Так и есть! Лицо блестело, а от макияжа осталась толькотушь, которая растеклась под глазами, делая Сорензу похожей на панду. Оназастонала. Этот Доуэлл, должно быть, ослеп, если захотел остаться с нейужинать!

Соренза, лихорадочно спеша, умылась, затем подкрасиларесницы и наложила чуть-чуть румян, чтобы не выглядеть слишком бледной. Гладкопричесав волосы, она сбрызнула их сладко пахнущими духами и взглянула на себяснова. Ну вот, стало гораздо лучше, но ей срочно надо было присесть:пульсирующая боль в ноге сводила с ума, а вторая нога затекла и явнопротестовала против позы фламинго.

С неимоверными усилиями доскакав до маленькой кухни, Сорензав изнеможении опустилась на табуретку и минуты две сидела, не двигаясь ипытаясь отдышаться. Ее брюки были вконец испорчены: испачканы в грязи и к томуже закатаны на одной ноге до колена. Но Сорензе было не до них. Доставаятарелки, вилки и стаканы, она так утомилась, что решила не переодеваться иостаться в чем есть.

Да она бы и не успела переодеться. Через десять минутвернулся Николас, и вскоре Соренза уже сидела в гостиной за круглым столиком состеклянной столешницей, на котором были расставлены картонные коробки с куринымсалатом, пиццей и яблочным пирогом. В руке она держала стакан апельсиновогосока. Как объяснил ей Николас, спиртные напитки им обоим пить строго воспрещается:ему предстояло вести машину, а она принимала лекарства.

— Всей этой еды хватило бы на целую армию.

— Я голоден как волк, — довольно ухмыльнулся Доуэлл, иСоренза снова внутренне напряглась.

— Это хорошо, иначе мне одной не справиться и с третьейчастью всей этой еды, не говоря уж о половине, — как можно спокойнее заметиламолодая женщина.

Она бы ни за что не поверила, что Николас способен съестьтакое количество еды, если бы не увидела это собственными глазами. Покончив сужином в считанные минуты, он молча встал и, не дожидаясь ее просьбы, принес ейстакан воды и таблетку.

Соренза неохотно поблагодарила. Она вполне могла сделать этосама и не нуждалась ни в чьей опеке. И все-таки, как ни старалась онаигнорировать это чувство, ей было приятно ощущать его заботу.

Николас уловил недовольство в ее голосе, но не подал виду.

— Помочь вам лечь в постель? — мягко предложил он.

Серые глаза на секунду встретились с серо-зелеными. Какоезаманчивое предложение, с иронией подумала Соренза и заставила себя улыбнуться.

— Спасибо, я справлюсь сама.

— Сделать вам чашечку кофе перед тем, как я уйду?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, может, чаю? Вы любите чай.

— Благодарю вас, не надо.

Господи, когда же он наконец уйдет?

— А какао не хотите? Или молока?

Если только запустить им в тебя!

— Спасибо, я ничего не хочу.

— Вы можете меня поправить, если я не прав, но, по-моему, яу вас слишком долго задержался, — сказал Николас с легкой усмешкой.

В следующий момент он наклонился, взял руку молодой женщиныи, перевернув ладонью вверху, прикоснулся к ней губами. Соренза затрепетала.

— Спокойной ночи, — прошептал Николас бархатным голосом ивыпрямился, все еще держа ее за руку.

— Спокойной ночи, — эхом отозвалась она и вновь ощутила вкустого безумного поцелуя на своих губах, но в этот раз собрала всю волю в кулак иничем не выдала обуревающей ее страсти, чем была очень горда. — Спасибо за все,что вы сделали для меня сегодня.

— Помогать девушкам в беде — мое призвание.

Николас Доуэлл повернулся и вышел из комнаты. Сорензаслышала, как отворилась, а потом захлопнулась дверь.

Она не знала, чего ждать от Доуэлла после происшествия настройплощадке, но явно не огромного букета бледно-розовых роз, доставленного наследующее утро с запиской из нескольких слов: «Выздоравливайте скорее. Н.».После этого она почти месяц ничего о нем не слышала.

Спустя неделю или чуть больше Соренза прыгала по квартирекак теннисный мячик и, глядя на великолепный букет, напоминающий ей о Николасе,молила Бога о том, чтобы поскорее выйти на работу. Услышав телефонный звонок,она вся сжималась от напряжения и чувствовала, как сердце начинает битьсягде-то в горле.

К концу второй недели она уже начала сомневаться, правильноли поняла его ухаживания и не были ли они всего лишь проявлением уважения кколлеге по бизнесу. К концу третьей ругала свое больное воображение, приписываягалантное поведение Доуэлла широте его безотказной натуры.

Николас определенно был одним из тех, кто, находясь рядом сженщиной, не мог не сделать ей комплимента или не пригласить в ресторан. Флирту него в крови, это же ясно как белый день, читала себе очередную нотациюСоренза, выбрасывая увядший букет в мусорное ведро. А цветы были не чем иным,как знаком сочувствия. Следовательно, все получилось так, как она и хотела,разве нет?