— Вышло непроизвольно, — улыбнулся ему Журавлев.

— А когда он мог его убить? Двадцать четвертого Серегин целый день был на работе.

— Как мы знаем, в этот день Слепнев вышел из дома пораньше. Неужели он пошел осматривать свой гараж?

— Постой, Костя, ты хочешь сказать, что Слепнев пошел не в гараж, а к Серегину? И что? Серегин же утром на служебном автобусе поехал на работу.

— С автобусником говорили?

— Пока еще нет.

— Скорее всего, автобусник подтвердит, что Серегин в восемь ноль пять сел в автобус, а Слепнева не было, — предположил Журавлев.

— Ты меня склоняешь к версии, что Серегин утром убил Слепнева и спокойно поехал на работу. Так?

— А тебе эта версия не кажется заманчивой? — спросил сыщика Журавлев. — После работы он вернулся домой и вывез тело. В лес, например…

— Это каких надо иметь нервов, чтобы все провернуть, как ты предполагаешь, — покачал головой Макаров. — Хотя, вполне может быть. По-моему, Серегин — волчара заматерелый. Надо бы изучить его личность — кого и при каких обстоятельствах прикончил ранее, за что сел в зону.

— «Тертый калач» постепенно превращается в «волчару», — подковырнул своего коллегу Журавлев. — Как его ни назови, в любом случае он не прост, придется попотеть, доказывая ему убийства.

Журавлев, задумчиво прищурившись, посидел несколько минут молча, вертя в голове всевозможные версии преступления, за это время Макаров успел заварить чай и налить в две чашки, пододвинув оперу пачку сахара-рафинада.

— Ладно, Сеня, не будем гадать, а предпримем следующие шаги, — предложил Журавлев, потягивая горячий напиток вприкуску с сахаром. — Сейчас отправлю своих сыщиков на осмотр гаража и машины Слепнева, а мы тем временем нагрянем к Серегину. Если убийство произошло у них, какие-то следы должны остаться.

— Но Серегин наверняка на работе, — засомневался Макаров. — Вскроем квартиру?

— Нет, ничего вскрывать не будем, — мотнул головой Журавлев. — Там должна быть женщина, о которой говорила Слепнева. Если и ее нет, то пока поговорим с соседями, узнаем образ жизни этого Серегина. А уж только потом поедем к нему на работу, привезем домой и осмотрим квартиру.

— Вдруг ничего не найдем, а он действительно убил Слепнева? Тогда придется его отпускать за неимением доказательств. Как бы не уничтожил тело и улики, — высказал свои опасения Макаров.

— Что предлагаешь?

— Понаблюдать бы за ним.

— И сколько ты хочешь с ним возиться? — недовольно пожал плечами Журавлев. — Пойдут другие, не менее актуальные дела, и забудем про него. Нет, действуем наобум, с наскока, авось повезет. А Серегина в любом случае уже не отпустим, пока не будем уверены в его невиновности.

— Тогда вперед и с песней! — вдохновенно выкрикнул Макаров. — Эх, жалко, что ты ушел от нас, с тобой веселее работать!

Отправив разыскников Каштанова и Комкова вместе со Слепневой для осмотра автомашины и гаража пропавшего, Журавлев и Макаров выехали к Серегину.

Их встретил довольно большой дом-засыпушка на две квартиры, входные двери которых были расположены с двух торцов строения. Посоветовавшись, оперативники решили сначала зайти к соседям Серегина. Дверь открыла женщина шестидесяти лет, которая, удивленно глянув на незнакомых людей, осведомилась:

— Вам кого?

— Мы из милиции, — представился Макаров, протягивая женщине удостоверение. — Разрешите пройти в дом, мы хотели задать вам несколько вопросов. Как вас зовут?

— Пожалуйста, — кивнула она и жестом пригласила оперативников в дом. — Меня зовут Матрена Вячеславовна. Вы по вчерашней драке?

— Что за драка? — спросил ее Журавлев. — Мы по другому поводу.

— Да тут на улице местное хулиганье дралось, — махнула рукой женщина. — Не видели на улице кровь — друг другу поразбивали морды?.. Так, по какому поводу вы ко мне тогда пожаловали?

— Нас интересуют ваши соседи. Как вы с ними ладите, не беспокоят сильно?

— Василий, что ли? — с удивлением спросила соседка. — Я знала его маму Полину, умерла несколько лет назад. Хорошая была женщина, мы с ней жили душа в душу… А что Васей заинтересовались? Натворил чего-то?

— Пока ничего не знаем, проверяем одну информацию, — уклонился от ответа Макаров. — Расскажите немного про него: как живет, не скандалит ли, выпивает или нет…

— Эх, Василий, Василий, когда же ты успокоишься, не зря тобой милиционеры интересуются, — покачала головой женщина и спросила: — Он же сидел, вы об этом знаете?

— Да, знаем, — кивнул Журавлев. — Кого он тогда убил?

— Своего приятеля. Где-то пили, он зарезал его ножом.

— Ножом? — спросил Журавлев.

— Да, ножом. Мне об этом рассказывала Полина, когда еще была жива. Василия посадили, а за то время, пока он сидел, ее не стало, не дождалась сына своего…

— Как он сейчас живет? Не беспокоит?

— Василий освободился года три назад, — стала рассказывать соседка. — К этому времени его мама уже умерла, а в доме временно жила Анфиса, которая является какой-то ее дальней родственницей. Эта Анфиса и присматривала за Полей в последние дни ее жизни. Вскоре освободился Василий, и они с Анфисой стали жить вместе. Бывало всякое: и пили, и буянили, и бил он ее… В последнее время немного остепенились, родная тетя устроила Василия на какую-то базу грузчиком, Анфиса пошла работать санитаркой в тубдиспансере. Мы сейчас молимся богу, чтобы так и продолжалось, а то сожгут наш барак к чертовой матери. Тогда куда нам податься? На улицу?! Если, конечно, не сгорим вместе с бараком!

— Матрена Вячеславовна, пожалуйста, постарайтесь напрячь память, — попросил соседку Журавлев. — Сегодня двадцать седьмое, понедельник. В пятницу, двадцать четвертого января, вы утром случайно не слышали какие-то шумы за стеной? Может быть, какой-то грохот, крики, ругань?

— В пятницу? — призадумалась женщина. — В пятницу я слышала резкий крик, но не поняла: он донесся то ли от соседей, то ли с улицы. Но это было рано утром, я еще спала.

— И что за крик? — насторожился Журавлев. — Сможете его изобразить?

— Как обычно кричат-то от боли? — пожала плечами женщина. Типа: «А-аа!» или «Ай!» Резкий был крик, одиночный, всего единожды.

— Вы в это время спали и проснулись от крика?

— Нет, я уже собиралась вставать, дремала. Мне в восемь тридцать надо идти на работу.

— Получается, это было до восьми тридцати?

— Задолго. За час до этого.

— Где-то в семь тридцать?

— Возможно.

— Получается, вы окончательно встали из-за этого крика и больше не спали?

— Да нет, — махнула рукой женщина. — У нас кричат и орут часто, район-то неблагополучный. Вот нынче подрались под моим окном, а я подумала, что вы по этому поводу. Нет, я еще полежала, подремала, а потом только встала с постели.

— А дома кто-нибудь был, кроме вас? Может быть, он слышал крик?

— Нет, мы живем вдвоем с мужем, он кочегар, был в ночной