class="p1">Самый первый подъезд. Лавочка возле. Фонарь не работает, и только слабое мерцание синего отблеска телевизора на втором этаже давало рассмотреть обстановку. Шиповник закрывал сломанный остов железного стола. Металлические брусья чёрными пятнами виднелись на белом снегу. А в окнах темнота, будто живущая своей жизнью. Шторы и жалюзи не давали рассмотреть внутренность её квартиры.

Фонари мы пока не включали. Не хотели привлекать внимание. Надежда была, что существо боится света. Хотя это было маловероятно.

Никакого домофона нет и в помине. Только старая тёмная деревянная дверь. Протяжно скрипнула, открываясь и впуская нас в подъезд. На лестничной площадке темно. Лишь ядовито-красный, словно лазерный, свет маленькой лампочки освещал пятачок между квартирами жильцов, выщербленную продолговатую светлую плитку и светораспределительный щиток.

— Куда? — спросила Фролова.

— Шестая, — сухо ответил ей охранник, Павел Петрович.

Он подошёл к двери, следуя плану и доставая набор универсальных отмычек. Его талант сейчас был весьма кстати. Я подошёл к Ольге и шепнул ей пару слов в надежде подбодрить, тихо, чтобы никто не слышал. Отойдя в сторонку, встретился взглядом с испуганным Вовкой. В его глазах страх смешался с предвкушением.

— Что за чёрт? — прошипел охранник.

Он толкнул дверь. Она медленно раскрывалась, по-видимому, не запертая.

Мы замерли. Стало так тихо, что я чувствовал, как пульс колотится в горле. Ну и дела! Выходит, Снежана ждала нас? "Ловушка!" — мелькнула запоздалая мысль, но Павел уже переступил порог.

Я бросился за ним, пытаясь остановить. Но темнота поглотила его, скрыв от взглядов. Кто-то что-то кричал. Вакуум поглотил слова. Молчание. Та самая тишина, которую можно назвать зловещей. Коридор манил. Я ступил за порог — и дверь захлопнулась с жёстким треском. И — тишина.

Зажмурил глаза, пытаясь сконцентрироваться, дать время глазам привыкнуть. Скрипнула дверь. Совсем близко и рядом. Я подошёл к стене. Стал к ней спиной, пытаясь сориентироваться. Погладил обои: а вдруг найду выключатель? Надежда, что свет включится, жила, но слабая. Дважды шагнул влево. Руки уткнулись в тяжёлые занавески. Стал тянуть на себя, отодвигая, впуская белизну снега, слабые отблески лунного света и отсвет далёкого фонаря.

По ушам ударило чьё-то шипение. Голос словно морозный иней, такой же скрипучий. Такой же холодный.

— Ты попался, Андрюша. Ты заменишь девчонку. Ты вкуснее…

Звучало многообещающе…. Моя фантазия рисовала картины, одну похлеще другой. Опять скрипнула дверь. Звуки вернулись. В дверь барабанили уже оглушительно.

— Держись, Андрей! — кричала Фролова.

— Я позвонил в полицию. Папа скоро приедет!

— Не сдавайся, Андрей! — ободряюще — Ольга.

Тихо скрипнула дверь, ведущая в гостиную. Тёмное стекло отразило обои и шторы. Дверь оказалась в паре шагов от меня. Развернулся назад, лицом к парадной двери. Подёргал ручку — не открывается.

— Умоляю — не надо! — ранее мужественный, голос охранника, писклявый и жалкий.

Волосы поднялись на затылке. Я нутром ощутил его страх и страдание. Что она там с ним делает?! Гнев вспыхнул, подстёгивая к действию.

Я ворвался в зал, распахнув дверь так сильно, что стекло задребезжало.

— Давай, стерва, выходи! Вот он, я. Иди и попробуй меня.

Раз — и стекло двери рассыпалось вдребезги. Упал на пол, чувствуя под руками ковёр. Лёгкая белесая дымка окутала комнату, и голос сказал:

— Ты мой.

Женское лицо будто вынырнуло из мутной дымки. Менялось, пульсировало то до жути красивое, то — древней старухи, злой и жестокой.

Тело не поддавалось контролю разума. Только застыло в нестерпимом холоде. Чувств не осталось… Оно всё ближе. "Не дрогну я. Не дрогну!" Но чёрные глаза поймали мой взгляд, потянули на самое дно, в чёрный омут, в могилу. Я боролся. Пытался зажмуриться, но… поздно.

Первое, что увидел, — камыш и ряску. Потом сумерки — и в отдалении лес. Белые всполохи сливались с ядовито-зелёными, притягивая меня. Голова слегка кружилась. Ощущения одновременно тревожили и возбуждали меня. Побрёл дальше по следу из белёсой дымки, ловя её, уходя в топь. Туфли промокли насквозь. Я углубился в камыш — и вот здесь дымка становилась всё гуще. А потом упал на колени, увидев Борьку — спасённого когда-то давно трёхлетнего малыша. Он лежал без сознания. Проволока окутала босые ноги. Одна сандалия рядом — краснела пятном на чёрной земле.

Неба не видно. Солнце зашло. Ветер шуршал, забирался под одежду, холодя кожу. А я всё смотрел, затем осмелился потрогать Борьку за руку. Не могу говорить и кричать не могу. Он тёплый. Перевернул его на спину. Лицо грязное. Глаза закрыты. Что же с ним? Как помочь ему? Как? В голову не приходило ничего путного, только и мог, что похлопывать его по щекам… Кожа покраснела, и я услышал стон. Дымка всё густела, исходя от него, окутывая, и я мог бы потрогать её руками. Странная.

Внезапно Борька открыл глаза, схватил меня за руку, и я потонул в зелени его боли, страхе и ужасе. Крик застрял в горле. И тут же резко кольнуло сердце — оно болезненно застучало о грудную клетку, затрепетало, не давая сил дышать. Моя кожа горела огнём. О нет, я не хочу умирать. Так больно, так невыносимо больно.

Зелёные глаза трёхлетнего Борьки смотрят в самую душу. И этот смех — издевательский, холодный смех. Всё сильнее, всё громче… Боль давила на виски. Сердце уже скакало галопом. Не могу вздохнуть.

Смех так невыносим. Стоп. Смех. Откуда он?

Перед глазами появились чёрные точки. Борьки больше не видел. Меня обступала со всех сторон лишь чернота, в которой таился лишь страх. И тихонько звенел смех. Его не должно быть. Всё было не так…

Каким-то чудом вцепился за эту мысль — в отголосок здравого смысла в хаосе и безумии. "Нет", — сжал кулак. «Нет!" — нашёл в себе силы закричать. — Нет, я не сдамся!"

И открыл глаза.

Я лежал на полу. Надо мной склонилась черноволосая женщина. Её лицо приблизилось к моему словно для поцелуя.

— Убирайся! Слышишь, ты, ведьма чёртова, прочь из моего разума! Я не боюсь тебя! — крикнул я, и страх исчез.

Она завыла в бешенстве. Я встал и оттолкнул её. Она опешила, растерянная.

Где-то далеко кричали:

— Взламывай!

Входная дверь раскрылась с грохотом.

Женщина закричала как дикое животное.

Свет фонарей ослепил меня. Я успел рассмотреть полицейских в форме. Затем всё смешалось. Событий, происходивших одновременно, было слишком много.

— Стоять на месте! Руки за голову!

Где-то в стороне издевательски рассмеялись.

Замигали фонари. Я расслышал ругань и движение, по звукам похожее на борьбу. Где-то близко начали стрелять. Кажется, одна из пуль разбила окно — зазвенели стеклянные осколки, падая на пол.

Теплая кровь попала мне на лицо. Я, в