большого мира, вполне возможно, что языком этого мира для него будет немецкий или английский.

Он тщательно отслеживал рождение мальчиков, чтобы узнать, не подрастают ли где-то сплошняки, но больше пяти подряд ни разу не родились, а после пятого на свет появилась девочка. Однажды летом он прослышал, что на другом берегу озера Лёснес поставили палатку шестеро молодых людей из инженерного училища в Германии; они на несколько дней одолжили лодку для рыбалки, но люди видели, что они ищут лотом что-то на глубине. Швейгорд переплыл озеро, собираясь побеседовать с ними, но палатки уже не обнаружил, а на следующее лето чужаки не появились.

* * *

Йеганс Хекне пошел шести месяцев отроду. И уже не останавливался. Шел и шел вперед, не разбирая дороги, словно искал кого-то, и было ему невдомек, что сам он таким образом отдалялся от других людей. Его часто находили в зарослях карликовых берез на склонах выше хутора Хекне. Иногда он взбирался на каменную изгородь, шедшую вдоль самого края обрыва, и, бывало, у Эморта уходило столько времени на поиски мальчугана, что он не успевал выполнить свою работу на хуторе.

Кормилицу через два дня отослали домой; Кай Швейгорд заплатил ей как за целый месяц и обещал помогать деньгами, сколько потребуется. Больше он ничего сделать не мог, ведь по закону опекать ребенка должна была семья Хекне. По большей части за Йегансом ходила приживалка, которую взяли на место Клары Миттинг. Вскармливали малыша парным козьим молоком. Поначалу женщина окунала тряпочку в молоко, а потом выжимала ее в рот младенцу; позже он научился сам сосать лоскут. Довольно скоро он стал сам, сидя на полу, обмакивать тряпочку в молоко. Эморт хотел брать молоко от одной и той же козы, пока ребенок не сможет есть прикорм, но, почему у него возникло такое желание, объяснить не мог; сам же он был так завален работой, что ему не удавалось проследить, молоко которой из коз давали мальчику.

Когда Йеганс подрос, приживалка перестала с ним справляться; своей необузданностью он напоминал Астрид. Когда ему исполнилось два года, его отправили к Адольфу и Ингеборге в Халлфарелиа, за что им платили половиной туши свиньи два раза в год, давали шерсть на вязание одежды да еще деньги на одну пару обуви раз в два года.

В день, когда мальчугану исполнилось три, в Халлфарелиа постучался Кай Швейгорд. Открыв пастору, хозяева увидели, что он принес небольшой чемоданчик, продолговатый кожаный футляр и старую холстинную сумку. Кивнув Адольфу с Ингеборге, пастор попросил оставить его с ребенком наедине. Уходя, он забрал с собой и всю свою поклажу, но рассказал, что вещи, принадлежавшие отцу и матери малыша, будут храниться в пасторской усадьбе до тех пор, пока он не подрастет.

У Адольфа была старая лайка по кличке Пелька, и она повсюду следовала за Йегансом. Следующей зимой Адольф смастерил для мальчика пару лыж. Сделал он их по старинке: длинную лыжу, чтобы скользить, и короткую, чтобы отталкиваться. Эту вторую, которую он называл «друголыжа», он обернул в оленью шкуру ворсом наоборот.

Йеганс встал на лыжи. К середине зимы снегу намело столько, что Пелька могла передвигаться только скачками и так выматывалась, что в конце концов Ингеборга стала в тихую погоду лыжи припрятывать, а доставать только в снегопад. Тогда вечером они могли найти Йеганса по следам. Когда он научился говорить, то чуть ли не первыми его словами были огонь, деревья, снег, собаки и ножи. Так он и рос в Халлфарелиа, не задумываясь о том, где его мать или отец.

* * *

Летом того года, когда Йегансу исполнилось шесть, он заболел. Его обметало сыпью, поднялась температура, он слег и бормотал что-то неразборчивое. Ингеборга боялась, что он не выживет. С этим известием Адольф отправился в Хекне, а там услышал, что все тамошние ребятишки переболели этим или чем-то похожим и выздоровели. Тогда Адольф отвез Йеганса в пасторскую усадьбу, посоветоваться с Каем Швейгордом. Они знали, что если послать за доктором, то целый день уйдет у гонца на дорогу туда и еще один день, чтобы доктор добрался сюда, да и то если повезет и не окажется, что он уехал куда-нибудь к другому больному. Чтобы не мучить ребенка, Кай Швейгорд попросил управляющего с повозкой объехать озеро и ждать их на другой стороне, а сам перевез Йеганса в пасторской лодке на веслах.

До Волебрюа они добрались поздно вечером, и доктор нашел, что у Йеганса болезнь, которую в деревне называют «обмет», но в его ученых книгах она упомянута как корь; однако, как ее ни называй, она опасна. Лекарства от нее нет, остается только ждать и надеяться, чтобы ребенок с сыпью выжил пять дней.

Дело было в пятницу, и воскресная служба не состоялась. Пастор и Йеганс остановились в пансионе; еду им оставляли под дверью, чтобы не разносить заразу. На седьмой день сыпь начала сходить. По прошествии недели они отправились домой, и Йеганс прожил несколько дней в пасторской усадьбе. Его устроили в той же комнатке, где в свое время поместили его родителей, и старшая горничная Брессум поила его теплым молоком и кормила мелкими кусочками жирной грудинки, а потом ставила сковородку на печку в этой же комнате, подбирала горбушкой хлеба жир и скармливала больному до последней капли.

Через несколько дней Йеганс уже играл в яблоневом саду, но прежняя пружинистая выносливость, которой он отличался в Халлфарелиа, к нему пока не вернулась. Адольф и Ингеборга приехали его навестить; договорились, что он вернется к ним в ближайшее воскресенье после церковной службы. Потом Кай Швейгорд отвел Адольфа в сторону, чтобы поговорить о будущем мальчика.

Ближе к вечеру Кай предложил Йегансу выйти в озеро Лёснес в пасторской лодке половить форель на блесну. Удочка, которую он взял для этого, была изготовлена для лова дорожкой на озере Мьёса: полтора метра длиной, негнущаяся, словно дуло ружья. Кай предполагал, что мальчику с ней не справиться, но Йеганс сосредоточился и сообразил, что нужно делать. Он выпустил леску из огромной катушки, и они поплыли. Кай Швейгорд забеспокоился – уж слишком ребенок был молчалив.

– Ты у меня не разболелся? Может, вернемся?

Йеганс покачал головой.

– Тут что-то есть, – сказал он, глядя в воду.

Кай Швейгорд объяснил, что это, наверное, блесна задела дно; что таким способом они поймают либо большую рыбину, либо ничего, а теперь они поплывут на глубокое место, где водится самая крупная форель.

– А как узнать, что рыба клюнула? – спросил Йеганс.

– Леску