какую-то незнакомку. Эта женщина, одетая в светло-зеленый расшитый жакет, сидела на краешке соседней кровати, а рядом с кроватью Астрид стояло несколько больших чемоданов и голубая картонная коробка, перевязанная шелковой лентой.

– А это кто такая? – спросила незнакомка, показывая на Астрид.

Женщина была уже немолода, хорошо за тридцать, она несколько раз сглотнула, как бывает, когда сильно наплачешься. Волосы у нее были уложены в высокую прическу – явно недавно и так красиво, что вряд ли она могла сделать это сама. Акушерка закупорила пузырек, а женщина схватила ее за полу халата и воскликнула:

– Меня должны были положить в отдельную палату! Я платила за отдельную.

– Вас переведут в отдельную, – пообещала акушерка. – Через пару часов будет готова. Как только рассветет. Я же говорила.

– А… Ну ладно.

Акушерка вышла. Астрид села в постели, стараясь устроиться поудобнее. На соседку она не смотрела и ничего не говорила. За окном стемнело. В комнате были большие окна с выцветшими занавесками. Подул легкий ветерок, и они легонько заколыхались. Больше ничего не происходило.

Женщина всхлипнула.

– Извини, – произнесла она. – Извини, что я так раскапризничалась.

– Да ничего, – сказала Астрид.

– Я не привыкла быть одна.

– Тогда, наверное, не стоило проситься в отдельную палату?

– Я хотела сказать, что не привыкла находиться вместе с людьми, которых не знаю.

– Я тоже, – кивнула Астрид.

Женщина собиралась что-то ответить, но у нее начались схватки, и слова не пошли с языка. Когда же ее отпустило, она уже забыла, что́ хотела сказать.

– Ты сюда тоже сегодня ночью попала? – спросила Астрид.

– Дa. Раньше срока началось.

– А… У меня тоже.

Соседка не отвечала.

– Ты с западного побережья? – спросила Астрид.

– Да, из Мёре. Но последние десять лет я живу за границей.

– Но рожать хочешь здесь, в Кристиании?

– Ты не понимаешь, что ли? Отстань от меня! Скорее бы уж подготовили мою палату!

Женщина снова заплакала и никак не могла справиться со слезами. Поэтому, а еще и потому, что никто не зашел к ним – вероятно, здесь плач был столь же привычным звуком, что и шаги, – Астрид сползла на пол и уселась поближе к ней.

– Прошлые тоже так начинались, слишком рано.

Астрид спросила, что значит прошлые.

– Все другие женщины родят. Только не я. А мне уже тридцать два. Я его разочаровала. Я знаю, что он разочарован.

– Твой муж?

– Мы вообще-то еще двенадцать дней назад собирались вернуться домой. Но он уехал в Лэрдал ловить лосося и задержался там. Я живу у тетки на Бюгдёй. И вот сегодня вечером началось. Малыш рвется наружу. Ему надоело сидеть в животе. А этот ловит себе лосося!

«Вот они, мужчины, в каких мы влюбляемся, – подумала Астрид. – Ухитряются рыбачить ранней весной в холодной воде».

Теперь настал черед Астрид испытать схватки. Потом у них обеих схватки пошли чаще и стали длиться дольше, это их сблизило, и между приступами боли они разговорились. Женщина сказала, что ее зовут Элисабет, она дочь окружного судьи и познакомилась со своим будущим мужем в гостях, куда были приглашены восемь английских рыбаков, любителей лосося. Они стали переписываться, и осенью того года, когда ей исполнилось двадцать два, она уехала вместе с ним.

– Он казался таким необыкновенным. На том первом званом обеде я услышала, что он принимал участие в аннексии Трансвааля, а я не знала ни что такое аннексия, ни что такое Трансвааль и была покорена. А теперь он собирается купить чайную плантацию на Цейлоне и забрать меня туда.

– Это в Африке?

– К югу от Индии. Маленький остров.

– А сейчас вы живете в Англии? Моему мужу Лондон не понравился, – сказала Астрид.

– Нет, мы ближе к Шотландии.

– А…

Астрид задумалась. Потом принялась расспрашивать Элисабет об их доме и его расположении.

– Там правда три этажа?

– Дa. Дом каменный, но само место ужасно пустынное. Его это не волнует, потому что совсем рядом есть реки, в которых водится форель. К счастью, в охотничий сезон у нас бывают гости. В тех местах полно куропаток и фазанов, и муж с приятелями охотятся, а мы, женщины, в это время можем вволю наговориться.

Потом она попросила Астрид рассказать о своей беременности.

– Как ты сказала его фамилия, Шёнберг?

– Шёнауэр.

– И он зарисовывал церкви?

Астрид кивнула.

– Мало найдется таких, кто под конец года зарисовывает церкви.

– Да вообще мало тех, кто зарисовывает церкви.

У женщины снова начались болезненные схватки, а Астрид задремала. Когда пришли известить, что готова отдельная палата, сквозь занавески ярко просвечивало солнце. Элисабет подошла к Астрид и призналась, что вообще-то не хочет уходить, но предстоящее ей лучше пережить в одиночку.

– Удачи тебе, Астрид.

– Тебе тоже всего самого лучшего, Элисабет.

– Спасибо.

Они попрощались за руку. Потом дверь открылась снова, вошли две девушки с выпирающими животами, на вид обе не старше четырнадцати лет. У обеих волосы еще не высохли после тщательной помывки. По тому, как держалась акушерка, Астрид поняла, что сами они желания помыться не проявили. Девушки трындели напропалую, не обращая внимания на то, что в палате есть еще кто-то. Притащили третью кровать, со скрежетом проехавшую ножками по полу.

«Вот так, – подумала Астрид. – Вот мы тут и лежим. Кто не хочет детей, у того они родятся. А кто хочет, никак не может родить».

* * *

Она заснула, а когда проснулась, тех девушек рядом уже не оказалось, и тут накатила такая сильная схватка, что Астрид зарычала от боли. Наконец-то началось. Акушерка принесла держатели для ног. Астрид отвратительно было лежать в этой позе, будто вывернутой наизнанку, с липкой кожей и взмокшими волосами, потной, гадкой и злой. Ближе к ночи пришли к мнению, что ребенок лежит поперек, и, как бы она ни поворачивалась на койке, как бы ни тужилась, выходить он не хотел. Ее живот отказывался повиноваться, ей приходилось тужиться, напрягая мышцы, о существовании которых она почти забыла, мышцы, которые она чувствовала натруженными только после ночей, проведенных с Герхардом Шёнауэром. Вспомнив о нем, она закрыла глаза и перенеслась в другую реальность – увидела Дрезден, о котором мечтала. Астрид уже подошла совсем близко к променаду, но тут приступы вернули ее в действительность, и боли в пояснице заставили газовые фонари Дрездена погаснуть.

Когда она очнулась, опять горел свет, и она сначала не поняла, где находится, но потом сообразила, что уже ночь и горит огромная карбидная лампа на стене. Астрид видела ее как в тумане, перед глазами у нее плясали желтоватые всполохи. Ей казалось, что в ней будто застряла тяжелая рыбина.