сжали палец Кая крепко. Малыш был одет в мягкую вязаную кофточку на трех пуговках и широкие шароварчики на резинке, и Кай узнал цвета пряжи, которая мелькала на спицах у Астрид.

Он покашлял, пытаясь избавиться от кома, мешавшего ему говорить, но ком так и остался у него в горле, из-за чего голос прозвучал странно, когда он, оглядев детей в других кроватках, спросил:

– А кто из них второй?

– Какой второй? – спросила санитарка.

– Разве она не двух родила?

Та покачала головой:

– Я заступила вчера вечером, и мне только про этого ребенка говорили.

Кай Швейгорд снова откашлялся, чтобы голос не дрожал, но заметил, что санитарка и не ждет, что у него это получится.

– Она была уверена, что родит двойню, – сказал он.

Санитарка бросила взгляд на стенные часы, показывавшие половину второго ночи. Каю разрешили побыть с Йегансом еще немножко, но вскоре санитарка сказала, чтобы он подождал ее в коридоре, а сама ушла куда-то. Довольно скоро она возвратилась и тогда уже смогла рассказать больше.

– Родила-то двойню, – сказала она. – Но роды растянулись на трое суток, и когда она наконец родила, всех отпустили домой отдохнуть. Сначала один врач пришел, потом еще два. Им тут пришлось… много поработать. Должно быть, последний слабеньким родился. Она потом еще жила, но позже у нее снова открылось кровотечение. Этот ребенок вышел первым, вот он-то и выжил.

Кай Швейгорд спросил, крестили ли второго ребенка, прежде чем он умер.

– Да. Конечно. – Она переминалась с ноги на ногу и не хотела говорить, где теперь находится тельце.

– А вторая кофточка куда делась? – спросил Кай. – У нее было с собой два набора детской одежды.

– Вот уж не знаю. Наверное, отдали тем, у кого не было.

– Дa? Это кому же?

– Вам лучше дождаться утра, когда все придут.

Из комнаты рядом слышались голоса, и голоса эти перекрывал то ли рык, то ли клекот.

Кай кивнул в сторону комнаты, где лежал Йеганс, и спросил:

– А чем же его кормят? Ну, откуда молоко?

Женщина удивленно посмотрела на него:

– Кормилица приходит, как же еще.

Подошла акушерка постарше и сказала, что, если у него еще остаются тут какие-то дела, лучше подойти днем.

– Вы же слышите, мы все заняты на родах, – сказала она. – Для этого мы здесь и находимся.

Проводив Кая Швейгорда к выходу, они заперли за ним дверь.

* * *

Собираясь, он впопыхах не захватил с собой багажа. Заселился в пансион, а с утра, посетив цирюльника – он оказался первым клиентом, – прямо от него отправился в Родовспомогательное заведение.

– Вы же Швейгорд, дa? – спросил распорядитель. – Кай Швейгорд?

– Да, это я.

– А… Мне передали, что вы заходили. И я правильно понимаю, что вы желаете забрать тело и захоронить его дома?

– Дa. И еще я хочу оплатить кормилицу, чтобы она сопровождала ребенка в поездке. Я отвезу его на хутор к родителям его матери, пусть растет там.

– Они согласились? – спросил распорядитель. – Заниматься ребенком?

– Разве вы не так же поступили бы? – ответил вопросом на вопрос Кай Швейгорд. – Это же их внук.

Распорядитель порылся в бумагах.

– Она была одинока, – сказал он.

– Одинока? Она была замужем по закону!

– Вдова, сказано тут. Она подписала заявление. O том, что, если сама она умрет, следует передать ребенка в приемную семью.

– Дайте-ка мне это заявление.

Распорядитель опустил бумаги на стол.

– Здесь есть только то, что записала акушерка, опрашивая ее. Сам документ передан в органы попечительства над сиротами, и к тому же его содержание конфиденциально.

– Ну, так позовите эту акушерку, послушаем ее.

– Она трое суток не спала, ее здесь нет сейчас. Вообще нет никого из тех, кто принимал роды.

– Я могу подождать, – сказал Кай Швейгорд.

Его собеседник заерзал в кресле. Покрутил в пальцах нож для разрезания писем, хотя так рано утром на его письменном столе писем еще не было. – Покойная начала писать вам записку. Ее акушерка нашла. Непонятно, что она хотела написать.

– Так что там сказано? В записке.

– Вот, смотрите. – Он протянул Каю лист бумаги. – Почти ничего. Сожалею.

«Дорогой Кай. Йеганс…»

– Видимо, на этом силы покинули ее. Она умерла из-за возобновившегося кровотечения. У нее матка невероятно перенапряглась. Такое бывает при затяжных родах. Потом ей уже никак не сократиться. В таком случае ничего не поделаешь. К сожалению.

Кай Швейгорд сидел, глядя на листок. Написано слабеющей рукой. Всего три слова. И все же она нашла в себе силы написать «дорогой».

– А немец, врач, приходил? – спросил Кай Швейгорд. – Зенгер?

Распорядитель удивился:

– Зенгер? Нет. За ним и не посылали. Он не состоит у нас в штате. Но из Центральной больницы прислали лучшего специалиста с ассистентом, они сделали все возможное. Детей они спасли, но ее спасти было невозможно.

– Детей, сказали вы?

– Дa. Как вы и предполагали. Но один из них – тут такое дело… – Он сказал, что второго ребенка похоронили безотлагательно, поскольку незачем кому-то видеть таких покойников. Вероятнее всего, его погребли по принятому обычаю под гробом взрослого покойника, но сейчас главное, что имеется еще и живой ребенок, а он – Кай Швейгорд – не упомянут как доверенное лицо ни выжившего ребенка, ни покойного.

– Вы хоть крестили его? Крещение по необходимости провели?

– Дa, естественно, если он родился живым. Но как я уже говорил, сейчас никого из тех врачей и акушерок здесь нет.

– Это был мальчик? Второй?

Распорядитель снова сверился с бумагами:

– Дa. Насколько мне известно, мальчик. Тоже мальчик.

Кай Швейгорд, встав, оперся обеими руками о письменный стол:

– Это так называемое заявление можете убрать подальше. Ребенка я увожу с собой, и Астрид Хекне я увожу с собой. Я сейчас не в пасторском облачении, но я приходский священник в Гудбрандсдале, и Астрид Хекне была моей прихожанкой. Она будет похоронена дома, а Йеганс Хекне будет занесен в церковную книгу моего прихода.

* * *

Тремя сутками позже на берегу озера Лёснес остановилась конная повозка. Весеннее солнце давно уже превратило лед в серую кашу. В длинные сани были запряжены две лошади. Под черным покрывалом явственно угадывались очертания гроба. Швейгорд сидел рядом с возницей. Позади них расположилась замотанная в шерстяную шаль пухлая краснощекая девица, державшая на руках маленького ребенка. Во время пути разговаривали мало, и на лицах возницы и кормилицы читалась сдержанная растерянность людей, которым обещаны хорошие деньги за выполнение неприятного поручения и которые не до конца понимали, насколько неприятным оно окажется на деле. Когда добрались до пристани, возница отказался ехать по льду, потому что не