владений, начал листать.

«Вот дура, сколько всего сюда натаскала!» – злился про себя Лаврушка, разливая кофе, он и не замечал никогда присутствия её вещей в квартире, а этот ушастый минуту пробыл – и чего только ни отыскал!

– Откуда это у вас? – вдруг зажав страницу, уставился «ушастый» на Лаврушку.

– Что? – не понял тот.

«Ушастый» прочитал без выражения:

– Мы тайнобрачные цветы… Никто не знал, что мы любили, что аромат любовной пыли вдохнули вместе я и ты… Откуда это?

– Я не знаю, – смутился Лаврушка. – Кто это?

– Это? – «Ушастый», не закрывая книжку, завертел ею, ища название. – Тэффи[55] какая-то? Интересно?

– Сроду не слышал, – откровенно признался Лаврушка. – Уборщицы книжка. Её. Кого ж ещё!

– Забавно, – покачал головой «ушастый», – занятная у вас прислуга.

– Ну какая же это прислуга? – смутился опять Лаврушка, казалось, гость только тем и занимался: то смущал его, то загонял в тупик. – Она и не прислуга. Прибираться наняли родичи, пока сами отсутствуют.

«Ушастый» между тем долистывал книжку, поизучал первые, последние листы и, раскрыв там, где читал, снова продолжил, но теперь уже старался выдавать нотки в голосе:

Там, в глубине подземной тьмы,

Корнями мы сплелись случайно,

И как свершилась наша тайна —

Не знали мы!

В снегах безгрешной высоты

Застынем – близкие – чужие…

Мы – непорочно голубые,

Мы – тайнобрачные цветы!

– Кхе, кхе! – закашлялся чтец, закончив строчку, будто его пробрало или запершило в горле. – Какие прозрачные и трогательные! Вы не находите, Лаврентий Павлович?… И что это? Я не разберу. В стихах я не дока. Не дока. Непорочно голубые – это кто?

– Да кто же их знает! – не находил себе места Лаврушка. – Я тоже стихами не баловался никогда. Шут с ними.

– А надо бы, – укоризненно покачал головой «ушастый», и, казалось, уши его заколыхались, закачались отдельно от лысины. – Вы же интеллигент!

«Вот привязался! Что его принесло? В институте что случилось? – ломал голову Лаврушка. – Тут что-то не то. Припёрся ведь, когда Варька у меня застряла. Неужели прознал кто? Но этим-то в органах этих зачем? И бабы их стали интересовать? Нет… Всё-таки из-за родителей примчался с раннего утра этот любопытный представитель органов… С родителями что-то случилось? Ну а если так, сейчас скажет сам. Не из-за Варьки же, в конце концов!..»

Лаврушка повнимательнее вгляделся в гостя. Об этих органах ему уже приходилось слышать. От родичей. Те делились между собой с придыханием впечатлениями, когда возвращались с очередных «политбесед», проводимых с ними «там» перед каждой отправкой за кордон. От сына, естественно, они большинство своих впечатлений скрывали, но по лицам он видел – непростыми были те испытания и для отца, и для матери. А повзрослел и сам домыслил, но кое-что узнал от приятелей постарше, в особенности – от Мартынова. Эдик порасписал, порассказывал, как его «оформляли» в первое загранплавание…

«Что же всё-таки стряслось с родителями?» – заволновался он уже всерьёз.

– Вы Светлану-то вчерась так и не дождались? – продолжая теребить книжку и отпив кофе, между прочим спросил «ушастый», изучая посудный шкаф – гордость Аглаи Иосифовны Фридман.

– Кого? – оторопел Лаврушка.

– Светлану так и не дождался вчера муж её верный Вадим Сергеевич? – отчётливо и громко спросил «ушастый», и лицо его вдруг стало острым от выпирающих скул, торчащего носа и пронзительных глаз – стрелочек.

– Не могу сказать… не знаю, право, – залепетал Лаврушка, забыв про кофе.

– Ну как же? Вы там были. Интэллигэнтные беседы вели, – именно так и произнёс посетитель.

– Как? Откуда вам?…

– Были там? – повысив голос до крика, подался к нему «ушастый».

– Был… конечно…

– Так как же? Она пришла?

– Не знаю.

– Вы её видели?

– Да нет… понимаете…

– Где она?

– Мне неизвестно…

– Как же так!

– Простите, но я ушёл с Гардовым.

– А что же случилось?

Лаврушка поднял глаза на «ушастого». «Нет! От этого ничего не утаить! Он допечёт. А может, и знает всё? Но что ему их пьяная драка? Чем они там все занимаются, эти органы? И почему к нему этот жук припёрся?» – Мысли путались, прыгали, метались в его голове, пугали.

– Выпили немножко, – отвернулся от «ушастого» он, – ну и развезло. Спирт был. Если бы не спирт…

– Что же всё-таки случилось? – наседал «ушастый».

– Подрались… – опустил голову Лаврушка.

– Кто?

И Фридман, путаясь и запинаясь, через пятое на десятое, понукаемый вопросами непрошеного гостя, изобразил всё, что помнил.

– А они, значит, там и остались вдвоём? – когда он замолчал, переспросил «ушастый».

– Нет. Почему вдвоём? – Лаврушка поджал губы от возмущения. – В квартире ещё наши были. Квартиру-то не бросишь открытой!..

– Кто?

– Забурунова с Поленовым.

– А эти где же? Посуду битую собирали?

– Вроде того… – промямлил, как нашаливший ребёнок, Лаврушка.

– Ну вот что, Лаврентий Павлович, – помолчав, посерьёзнел «ушастый». – Вы всё равно узнаете, что я сейчас скажу. Думаете, наверное, почему я вам тут разные вопросики эти задаю?

Лаврушка поднял глаза на «ушастого».

– Светлана Туманская найдена мёртвой в квартире своей матери.

Лаврушка вскочил на ноги.

– Сядьте! Она вскрыла вены этой ночью.

– Что вы говорите! Зачем?

– Вот и я хочу знать – зачем. – «Ушастый» тяжело вздохнул. – Затем к вам и пришёл.

– А я при чём?

– Вы! И остальные!

– Я ничего не знаю. Это у Вадима лучше спросить.

– Он в медвытрезвителе.

– Что?

– Кто из вас скорую вызвал? Шутники!..

– Это Димыч… Но они оба до крови морды себе посшибали. А Инке не до них.

– Шутники! Ваши шуточки пьяные друзья ваши ещё долго помнить будут. Врачи со скорой после вас милицию вызвали.

– Вот дурак-то! – схватился за голову Лаврушка. – Это Димыч всё! Он за Вадима переживал. Тот упал, словно мёртвый. А Мартын совсем в отключке лежал. Кто же знал?

– Вам ещё представится возможность и покаяться, и рассказать, как всё случилось, а теперь послушайте внимательно меня.

Лаврушка навострил уши.

– С вами Вадим Сергеевич не делился проблемами взаимоотношений с женой? Только теперь без дураков, пожалуйста. Я вам представился. Сами понимаете – откуда я.

– Понимаю, конечно.

– Так как же?

– Ничего не говорил. Чужая семья, знаете ли…

– Но вы же дружили! Общались, так сказать.

– Встречались… учились вместе… но сколько лет прошло!..

– У них вроде последнее время были разногласия?… Светлана Михайловна и ночевать оставалась иногда у матери?… А на этот раз?

– Я не знаю. Может, Инка что знает. Они дружили, теснее держались после института.

– А дневников она не вела? Записки там какие? Для себя.

– Что?

– У неё не было друга?… Ну… Кроме мужа… Вы понимаете…

– Мне ничего не известно.