же знаешь, что в моих мыслях лишь ты один, и я буду по-настоящему счастлива только тогда, когда снова тебя увижу.

Что ж, прими мои наилучшие пожелания и береги себя. Сейчас уже одиннадцать часов, а я устала. Правда, пока доберусь, будет уже двенадцать. Лягу в кровать с мыслями о тебе и с красными от слез глазами.

Верю в тебя,

Вечно твоя, Патрисия.

Тремейн сложил листок, убрал обратно в конверт и сунул его в карман.

— Тебя все еще любят? — насмешливо спросила Одри.

Дикки пожал плечами.

— Так она говорит, — беспечно откликнулся он. — Так она говорит.

V

Гораздо позже, у себя в каюте, Дикки перечитал письмо снова. Содержание было совершенно очевидным: Святой решил выполнить свою часть работы, передвигаясь на самолете. Ссылка на Эгейские острова, очевидно, не имела отношения к делу — откуда тому было знать, что маршрут «Корсиканской девы» приведет ее как раз в те места? Однако упоминание субботы, похоже, означало, что Святой будет ждать сигнала именно с этого — то есть завтрашнего — дня.

«Береги себя» в расшифровке не нуждалось, а вот «одиннадцать часов» и «двенадцать» сбивали с толку. «Пока доберусь, будет уже двенадцать» можно было понять так, что, поскольку с аэроплана дожидаться сигнала придется с большой дистанции, чтобы не выдать себя шумом моторов, пройдет около часа, прежде чем Святой прибудет сюда. Но почему указано именно такое время? Ведь они договаривались, что сигнал надо подавать в полночь или в четыре утра…

После долгих раздумий Дикки решил, что либо он пытается прочесть между строк слишком много, либо — что выйти на связь можно и часом раньше. «С красными от слез глазами» он истолковал так, что сигналить о чем-то тревожном нужно красным светом. В карманном фонарике имелись сменные цветные стекла.

Последняя фраза била прямо наповал. «Верю в тебя». Не в бровь, а в глаз. Саймон никогда не встречал Одри Пероун. И разумеется, прилагал все усилия, чтобы друг не сбился с пути.

Дикки медленно скомкал листок в шарик, задумчиво катая его между ладонями, потом взял конверт и тоже смял. Хиллоран определенно вскрывал его, отпарив, а потом запечатал снова, прежде чем вручить, — в этом не было ни малейшего сомнения. Подойдя к иллюминатору, Тремейн швырнул шарик далеко в темную воду. Потом разделся и улегся на койку, но никак не мог успокоить разум и заснуть. Ночь стояла душная и жаркая. Поступавший снаружи воздух теплой волной ласкал лицо. Разогнать зной электровентилятором не получилось — Дикки попытался, но облегчения это не принесло.

Полтора часа он лежал, задыхаясь от жары, затем встал, надел тапочки и тонкий шелковый халат и вышел на палубу. Растянувшись в длинном плетеном кресле, Тремейн закурил сигарету. Здесь было прохладнее. Мягкий шум и плеск морской воды, рассекаемой носом яхты, успокаивал. Спустя некоторое время наконец накатила дремота…

Проснулся Дикки от странного ощущения, прорвавшегося в его сознание, — как будто на море поднялось волнение. Кресло, на котором он лежал, качалось и скрипело, но в то же время не было ни ветра, ни звука ударявшихся о борта волн, как следовало бы ожидать. Все это Дикки воспринимал словно сквозь какую-то дымку, еще полусонный. Открыв, наконец, один глаз, он почему-то не увидел перед собой поручней — только водную гладь, отблескивавшую сталью в лунном свете. Взглянув вверх и назад, различил огонек на фок-мачте, безмятежно плывший среди звезд на ясном небе…

Отчаянный, судорожный прыжок доставил тело Дикки на палубу; кресло полетело в море. Перекатываясь через плечо, Дикки успел заметить матросский ботинок, нацеленный ему в голову. Рывком пригнувшись, он ухватил ногу нападавшего, вцепился в нее и вывернул что было силы. Тот с приглушенным ругательством тяжело рухнул. Мгновение спустя Дикки вскочил на ноги — и оказался лицом к лицу с Хиллораном.

— Да я тебя!..

Нанесенный тем удар не достиг цели, пройдя над левым плечом. Дикки сменил позицию и вложил весь вес в ответную атаку, целясь в область сердца. Хиллоран повалился на палубу как подкошенный. Со скоростью вихря Дикки обернулся к матросу, который уже поднялся и бросился на него, молотя кулаками. Боксировать «по науке» в таких обстоятельствах было бессмысленно. Дикки попробовал — и остановил удар справа собственной головой. На три дюйма ниже — и это, вероятно, положило бы конец драке. Как бы то ни было, он споткнулся о перила, на мгновение дезориентированный, и скорее по счастливой случайности, чем по расчету, заблокировал плечом следующий выпад. Дикки вслепую двинул в ответ и почувствовал, что костяшки во что-то врезались… Противник зарычал от боли.

Перед глазами наконец прояснилось. Восстановив равновесие, матрос подобрался, готовый к новой атаке. Надвигался и Хиллоран, нетвердым шагом ступая по палубе; лунный свет сверкнул серебром на зажатом в правой руке предмете…

Ситуация стала окончательно понятна. Эти двое пытались выбросить Дикки за борт, вместе с креслом и прочим, пока он спал. Верный способ избавиться от досадной помехи без шума и пыли. Однако когда затея провалилась, пришлось добиваться того же исхода в рукопашной схватке. С холодной и мрачной ясностью Тремейн понял, что шансы не на его стороне. Однако даже на секунду не задумался над тем, чтобы позвать на помощь. Помимо того, что этот бой в определенной степени являлся поединком чести между ним самим и Хиллораном — пусть тот вышел и не один на один, — можно было предположить также, что если у того есть в команде один союзник, то найдется и полдюжины. В конце концов, не исключено, что и все они готовы занять ту же сторону. По достигнутому соглашению Одри, Хиллоран и Дикки получали по четвертой части добычи, а оставшаяся четверть делилась между командой. При отчетливом понимании, из кого она состоит, несложно было представить, что они клюнут на предложение увеличить свою долю до половины, — ведь разница составит порядка четырех тысяч фунтов на человека.

Такое предположение выглядело более чем вероятным. Тремейна, единственного по-настоящему преданного Одри члена банды и вечную помеху, устраняют, его доля идет на подкуп команды. Что касается выгоды Хиллорана, есть ведь еще доля самой «графини»… Замысел вдруг предстал перед Дикки во всей своей наготе, и в голове мелькнуло — как он раньше об этом не подумал? Хиллоран отводил Одри Пероун только одно предназначение — заманить миллионеров на борт и вывезти в море. После с ней можно будет разобраться по-своему, отомстив ей, а заодно и Тремейну, а самому стать хозяином положения и получить полмиллиона долларов вместо четверти. Воодушевляющая идея, не