прежнее, в данном случае, средневековое понимание человека, его, так сказать, модель целиком и полностью. Это отличает гуманистов и реформаторов от мыслителей классического средневековья, обсуждавших или даже подвергавших сомнению ту или иную характеристику человеческой натуры, скажем, возможности человеческого разума, «пасующего» перед богословскими проблемами (достаточно вспомнить теорию двойственной истины, особенно в интерпретации Фомы Аквинского). Итальянские гуманисты, обращаясь именно к человеческой «природе», фактически впервые в истории европейской цивилизации ставят проблему историчности того или иного типа человека, но проблему эту видят, однако, амбивалентно, пытаясь отыскать также неизменные и неизменяемые характеристики первозданной человеческой «природы».

«Гуманистов» эпохи «Возрождения» и вообще интеллектуалов на стыках культур интересует конфликт личности и общества. Э. Жильсон справедливо писал, что в Ренессансе главное не наука, а гуманизм. Литература этих периодов фактически осваивает концепцию «становящегося человека», ибо до поры до времени «все, что я есмь, рассеяно и бесформенно» (Августин). Если сложившаяся культура говорит об абстрактном идеале человека (истинный христианин, строитель коммунизма и т. п.), то «ренессансы» открывают многообразие «человеков». Так, особенно после каролингского Возрождения в Европе стало широко распространяться трехчастное деление общества. Английский король Альфред Великий считал, что в королевстве должны быть «люди молитвы, конные люди, люди труда» (jebedmen, fyrdmen, weorcmen). Классическая структура – молящиеся, воюющие, работающие (oratores, bellatores, laboratores).

Возрождение окончательно меняет представление о знании. Прежняя форма знания как совокупность фактов и методов, которые необходимо знать и применять для постижения Истины («философия – служанка богословия»), перестает удовлетворять общество и начинается процесс становления новой формы науки. За основу берется «знание древних». Так, если для раннесредневековых книжников Библия есть «книга книг», содержащая ответы на все возможные вопросы, то уже в рамках схоластики наметился существенный поворот к античному знанию. Известное положение Р. Бэкона «sine experimentia nihil sufficienter sciri potest» («без опыта ничего нельзя знать достаточным образом») есть всего лишь возвращение к аристотелевскому пониманию эмпирии как методу научного познания. Практически это же положение использует в педагогических целях Ф. Петрарка, создавая свой комплекс «наук о человеке». Коперник опирается на космизм древних. Для него истиной еще является здравый смысл. «Опыт» как наблюдение будет понимать Леонардо да Винчи и только Ф. Бэкон сделает окончательный шаг к пониманию опыта как эксперимента.

На это влияет и отношение к истине. Сакраментальным становится вопрос: «Что есть истина?» Поиски сначала приводят к агностицизму. Ф. Вийон в XV в. озадачен: Сколько истин – потерял им счет! Но для Рабле уже каждый человек прав по-своему. Верующий не имеет вопросов, поэтому средневековье не любопытно. Вспомним слова Тертуллиана о том, что после Христа не нужно никакое любопытство. Истина найдена и встает уже иная задача – ее понять и жить в соответствии с ней. Но для неверующего нет ответов, ибо научный подход неисчерпаем, познание бесконечно и внешне абсолютно бесперспективно. Медитация сменяется мышлением (Л. М. Баткин). Ф. Петрарка введет риторику в свой комплекс «наук о человеке». Это тоже отчасти порождает чувство пессимизма, и на этой основе зачастую появляется эгоцентризм, перерастающий в эгоизм, гедонизм и цинизм.

Меняется и отношение к истории. Движущей силой ее является уже не только, а иногда и не столько Евангелие (Истина), не традиция, а человеческий опыт и интеллект. Можно определить линию Эриугена – Беренгарий Турский – П. Абеляр – Р. Бэкон. В рамках европейских реновационных культур практически делается акцент на Протагоре и тех античных мыслителях, которые большее внимание уделяли дихотомии Человек – Мир. Именно эта дихотомия преобладает на стыках культур, а дихотомия Человек – Бог (сверхъестественное как надъестественное) формализует состоявшуюся культуру, создает иерархию как структуру, закрытую систему. В европейской культуре эпохи «шести веков» (IX–XIV вв.) в целом происходит медленная смена одного направления греко-средиземноморской философии другим. Представление о двух природах – «первой», творящей (natura naturans) и «второй», сотворенной (natura naturata), т. е. о Боге-творце и сотворенном мире, сохраняется, но неуклонно усложняется роль человека. Сам мир в такие периоды начинает одушевляться и на помощь приходят античные пантеизм и гилозоизм. В итоге уже в XVIII в. Ж. Б. Робине в своем сочинении «О природе» заявит, что материя является не только органической, но и животной. «Высокое» Возрождение XIV–XVI вв., таким образом, является как бы заключительным аккордом «второй», «теневой» цепочки культурной истории. Многие исследователи (Г. Х. Хаскинс, Г. Уолш, Ч. Х. Мак-Аилуэйн) ранним «ренессансам» даже отдают предпочтение, считая, что эпоха классического Возрождения вообще не сказала ничего нового, а прежние «ренессансы» более фундаментальны. Принципиальное отличие «Высокого» Возрождения в том, что оно не только активно развило необходимые античные идеи, но и создало «науку об античности», т. е. фактически сформировало и заложило в современное сознание «правильное» понимание об античной культуре.

Постепенно происходит ассимиляция «древней» культуры и создается «правильное» представление о ней. Начинается борьба с «ненужной» и «неправильной» античностью.

В итоге действительно можно говорить об особом «духе времени» (Zeitgeist, термин использовался Х. Мейнерсом, Д. Тидеманом, Г. В. Ф. Гегелем), который формирует «модель культуры» или даже «тип цивилизации» (П. Сорокин, А. Тойнби). Иначе говоря, «Ренессанс» – это одновременно и эпоха, и тип культуры, и культурное движение. Сами «гуманисты» в любую эпоху воспринимают себя как находящихся «на стыке двух веков» («in confinio duorum saeculorum»).

Эта деятельность гуманистов имеет общецивилизационное значение. В условиях всестороннего кризиса, обусловленного переходом западной цивилизации на новую стадию развития, перед обществом стояла задача, не отказываясь от базовых идей, устранить ту общественно-культурную модель, которая не соответствовала новым реалиям. Как правило, это осуществляется посредством так называемого «возрождения». Центральными пунктами размышлений в данном случае становятся такие понятия, как «культура» и «человек». Средневековый «христианский мир» сделал «культуру» и «человека» «творениями» Бога, и соответствующая модель достаточно безупречно работала в течение тысячелетия. Однако в условиях интенсификации социально-экономических процессов внутри субконтинента и усложнения межцивилизационных контактов на территории Евразии дисперсно-локальная («феодальная») общественная конструкция фактически препятствовала выработке новых механизмов. До фактической ликвидации этой конструкции («революции») было еще далеко, к тому же эту акцию надо было обосновать в полном соответствии с общецивилизационной парадигмой. Века, предшествовавшие революциям, были наполнены соответствующими напряженными духовными и культурными исканиями. Итальянские гуманисты и стали зачинателями корректировки этой парадигмы. Их работу продолжат представители «северных» (к северу от Альп) ренессансов и Реформации. Реформаторы сделают акцент на корректировке ближневосточной традиции, апогеем развития которой станет христианство, и дадут свое достаточно перспективное решение дихотомии «Бог – человек».

Итальянские гуманисты, находясь в начале этого процесса, оказались в особо сложной ситуации, ибо им приходится работать со всем культурным комплексом и, в частности, разрешать вновь возникший конфликт ближневосточной традиции, представленной пониманием