— Тоже с работы возвращаешься? — спросил он.

Она развернулась и теперь пошла рядом с ним.

— Мне не нужно работать на фабрике.

— Я слышал, что всем нужно.

— Тот напиток из оранжевой банки подавляет Зов. Когда-то я там работала. Вольф пристроил меня в другое место.

— Ты очень красивая, наверное поэтому. Минутку… — Харпад задумался. — Ты назвала его Вольфом?

— Все его так называют. У меня сейчас лучшая жизнь. Если работаешь на него, то не ходишь на фабрику. Это тут. — Она остановилась. — Я подожду, обещаю. — Она обнажила белые, здоровые зубки. — Сейчас ты должен с ним поговорить.

С кем, хотел он спросить, но оказалось, что уже знал. Повернул голову. Двое лысых уже ждали его у входа. Только сейчас он сориентировался, что стоит возле Крепости.

— Я умею пользоваться ступеньками, — кинул он им.

Но лысые были другого мнения. Их научили ничего не оставлять на волю случая.

* * *

— Уже знаешь, откуда берется кофе. — Вольф снова дымил сигарой. — Знаешь, откуда берется все, что есть Наверху.

Харпад опустил глаза только на мгновение, чтобы собраться с силами.

— Я должен работать на фабрике? — спросил он.

— Несколько дней, самое большее две недели. Все новенькие должны насытиться.

— Чем?

Вольф глубже уселся в кресло.

— НаноБ вытесняет наноID. Это оно приводит тебя на фабрику, на твое рабочее место. Оно отключает сознание. Если у тебя в крови много наноID, Зов нарушается. Мне нужны люди, наполненные наноБ, которые будут работать для меня. А ты будешь моим кодировщиком.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— А тебе не нужно понимать, нужно делать. НаноБ можно кодировать, перепрограммировать. Ты это умеешь.

— Нет.

— Умеешь. Я знаю, на что люди способны. Знаю, что они замышляют. Ты ищешь дочь.

Харпад напрягся. Еремия, вот ты крыса! Вчерашняя минута слабости перед этим гномом, который прикидывался другом, могла сорвать его план.

— Она попала сюда за полчаса до меня. — Он пытался не выкладывать всю правду. — Это естественно, что я хочу ее найти.

— Жизни не хватит.

— Я могу это делать в свободное время.

Вольф покачал головой.

Харпад собрал всю отвагу. Может, он и не был всемогущим, как ему казалось два дня назад, но он точно был нужен. Очень. Иначе Вольф бы с ним не разговаривал лично. Те же самые правила, что и Наверху.

— Элиминация забирает в год не больше чем пятнадцать тысяч человек, — сказал нюхач. — Здесь около ста, ну, ста пятидесяти. За несколько дней проверю всех. Я не знаю, что именно вы хотите от меня, но я обещаю, что это не отразится на работе. Я буду искать ее в свободное время.

— Ты ждешь, что я помогу тебе найти ее? Предоставлю ей лучшую жизнь?

В борделе с другой стороны помоста? Харпад не спрашивал, он предпочитал молчать. Вольф ответил сам:

— Не помогу тебе с поисками дочери. Если веришь в какого-то бога, то молись ему, чтобы судьба оказалась к ней благосклонна. Молись, чтобы там, куда она попала, было так же. Только это ты и можешь.

— Как это… так же? — Харпад беспомощно смотрел на него.

— Потрачу минутку, чтобы объяснить тебе, почему ты никогда не найдешь дочь. Потом не будем к этому возвращаться. Межуровень поделен на зоны. Ты сейчас находишься в одной из них и проведешь тут остаток своей жизни. Затем или умрешь, или присоединишься к старцам и тоже умрешь, только с большими страданиями.

Смех лысых сзади. Откуда они знают, когда должны смеяться?

Значит, Вольф не только не поможет ему найти Марысю, но и сделает это невозможным. Харпад ему нужен, а найти дочь — значит вернуться Наверх. Остальное можно додумать.

— Если пойдешь довольно далеко на север или на юг, попадешь на баррикады, — продолжал Вольф. — Если попытаешься их пройти, будешь убит. За баррикадами другая зона, к которой ты не принадлежишь. Тут руковожу я, там — кто-то другой. Ты попал ко мне и у меня останешься.

Он выдохнул облако дыма и посмотрел на нюхача с видом, который мог показаться забавным. Мог бы, если бы у Вольфа было чувство юмора.

— Люди после Элиминации не перестают размножаться, — добавил он, засовывая сигару в рот.

Смысл этой фразы доходил до нюхача медленно. Когда он наконец понял, что это означает, то сжался.

— Так выглядит Межуровень. — Вольф повернулся вместе с креслом в сторону террасы. — Всё Кольцо Варшава. Люди Сверху — это редкость, маленькая часть населения. Большинство здесь родились, живут и умирают. Сколько нас тут живет, неизвестно. Многие считали, и у всех разные результаты. Примерно от трехсот до четырехсот миллионов.

Левая рука откидывает крышку, правая тянет трос и накидывает его на крюк возле колеса. Щелчок, сделано. Левая рука откидывает крышку, правая тянет трос и накидывает его на крюк возле колеса. Щелчок, сделано. Левая рука откидывает…

Самокат. Розовый самокат для маленьких девочек. Когда-то у нее был такой. Папа подарил. В хорошие времена, когда над головой не царил полумрак, а вокруг, вместо гула, звучала тишина. Когда не было Зова. Она не привыкла к этому и уже никогда не привыкнет. Ни к вечной ночи, ни к басовому гулу неизвестного происхождения. Ни ко всем этим людям, которые могут ее обидеть. На фабрике было еще громче, и каждый день был другой звук. Потому что она каждый день попадала на другую фабрику.

Сколько уже времени прошло? Две недели? Три? Как считать, если вечная ночь мешает подсчетам.

Ей сказали, что она не выйдет с ночного базара, потому что это не ночной базар. Сначала она не поверила. Ждала включения. Ждала, а время неумолимо тянулось. Наконец она поняла, что не время тянется, а день не идет. И не придет. Она примирилась с этим. Не полностью, поскольку врагом мог оказаться любой, а темные закоулки все еще оставались тайной. Она примирилась настолько, чтобы делать что угодно, только не забиваться в угол.

Она была элиминирована, а сюда попадают все элиминированные. Она знала, что такое Элиминация. Сюда попадали бандиты, воры и убийцы — люди такие злые, что даже тюрьма им не поможет. Тогда что тут делает она? Кто-то ошибся и решил, что она вор? Она никогда ничего не крала. Ну раз забрала у одноклассницы мелок того цвета, что у нее не было. Но за это не отправляют в Элиминацию. А мелок и так был наполовину исписан.

Что со школой? Про это она не спрашивала. Поняла, что школы тут не будет. Сначала обрадовалась, а потом… а потом пришел Зов. Хуже, чем школа, значительно хуже. Повторение тех же самых действий, без перерыва, на протяжении многих часов.

Конец работе. Откуда она это знала, хотя не было звонка, как в школе. Она отошла от ленты. В зал заходили новые люди и занимали места тех, кто уже закончил. На ее место встала девочка, ненамного старше нее.